Книга Наследие греха - Рут Ренделл

Викарий кивнул, озадаченный, не зная, к чему она клонит.

– А когда достигаешь вершины, то остается только один путь – вниз. В июне следующего года мое лицо было лишь на одной обложке. Тогда-то я и вышла за Роджера, – объяснила красавица.

– Вы его не любили?

– Знаете, он мне нравился. Он спас меня в некотором роде, а я с тех пор спасаю его. – Арчери понял, о чем она говорит, припомнив ее мягкую безмятежность в обеденном зале «Оливы» и ее руку, уверенно лежащую на рукаве траурного костюма Роджера на кладбище. Он и сам не ожидал от нее ничего, кроме неколебимого спокойствия, и потому был потрясен, когда она вдруг закричала: – Откуда мне было знать, что впереди меня ждет немолодой священник – женатый, со взрослым сыном и комплексом вины величиной с гору?!

– Имоджен!

– Нет, не трогайте меня! Глупо было приезжать сюда, зря я согласилась. Господи, как я ненавижу сентиментальные сцены!

Пастор встал и отошел от нее так далеко, как только позволяли размеры небольшой комнаты. Дождь перестал, но небо по-прежнему оставалось грязно-бурым, а лоза в оранжерее – мертвой, как дверной гвоздь.

– Что они теперь будут делать, – спросила женщина, – ваш сын и эта девушка?

– Сами пока не знают, я думаю.

– А вы, что будете делать вы?

– «Возвращусь к супруге сердца моего, – процитировал Генри, – как мне и надлежит».

– Киплинг! – Имоджен истерически хохотнула, и священнику стало больно от запоздалого открытия. – Киплинг! Этого мне только не хватало.

– До свидания, – сказал викарий.

– До свидания, милый Генри Арчери. Никогда не знала, как к вам обращаться. Вы это поняли? – Миссис Примеро подняла руку пастора и поцеловала его в ладонь.

– Не самое подходящее имя для флирта, – сокрушенно отозвался тот.

– Зато с «преподобным» звучит прекрасно.

И женщина вышла, беззвучно прикрыв за собой дверь.

– Дженни меня поцеловала, – сказал Генри, обращаясь к лозе. Имя Дженни как раз могло быть сокращением от Имоджен. – Ну и что?

Наконец он вышел в холл и удивился, до чего пустым и безжизненным показался ему теперь дом. Наверное, все дело было в ощущении свежей потери. И тут мужчина повернулся к задней двери и увидел, в чем дело. Оказывается, в пространстве дома действительно кое-чего не хватало. Исчез плащ.

Да полно, был ли он с самого начала или его породило взбудораженное, настроенное на мрачные иллюзии воображение Арчери? В конце концов, человеку, настолько погруженному в историю Пейнтера, как он, на месте преступления еще и не такое может померещиться. С другой стороны, если плаща не было, то откуда тогда взялись эти крохотные лужицы размером с пенни? Разве не натекли они с плаща?

Он никогда не верил в сверхъестественное. Но тут, глядя на пустой крючок у задней двери, пастор вспомнил, как подскочил недавно от стука в окно, когда, стоя в мрачной гостиной, видел потеки крови в прожилках на мраморе. Что ж, вполне возможно, атмосфера зла надолго задерживается в местах, подобных этому, и, влияя на воображение человека, оказавшегося внутри, заставляет его сознание воспроизводить картины давней трагедии.

Верхняя часть двери состояла из небольших стеклянных квадратиков. Заросшие грязью, они хотя и тускло, но все же поблескивали в мутных вечерних сумерках – все, кроме одного. Приглядевшись к нему, Арчери вскоре усмехнулся над своими страхами. Этот квадрат был ближайшим к замку, и из него вынули стекло. Кто угодно мог просунуть в образовавшееся отверстие руку, открыть замок и отодвинуть засов.

Он и был отодвинут. Священник толкнул дверь и вышел на мощенный плитами двор. Впереди лежал окутанный влажной мглой сад. Деревья, кусты, густая поросль сорняков – все склонилось и затихло под тяжестью дождя. Прежде Арчери, как и положено законопослушному гражданину, озаботился бы местопребыванием того, кто тайно открыл эту дверь, и даже, возможно, обратился бы в полицию. Но теперь ему было все равно.

Имоджен владела всеми его мыслями, но даже о ней он теперь думал без стыда и страсти. Надо дать ей пять минут: пусть она уедет – и тогда можно будет возвращаться в «Оливу». Викарий машинально нагнулся и от нечего делать стал собирать осколки стекла, валявшиеся у порога, и аккуратно составлять их к стене, где на них не наступит никто, даже грабитель.

Нервы у него, конечно, расшатались, и он знал это, но на этот раз он точно не ошибся: сзади раздались шаги, и кто-то ойкнул.

Она вернулась! Но зачем, зачем она пришла – еще раз он этого не вынесет! Конечно, видеть ее опять было бы счастьем, но что бы она ни хотела ему сказать, новая встреча будет означать и новую разлуку. Генри стиснул зубы, напрягся, и не успел он оглянуться, как его пальцы сомкнулись на осколке стекла.

Кровь выступила раньше, чем он почувствовал боль. Пастор встал, глупо озираясь по сторонам в пустом доме, и тут же повернулся навстречу звуку приближающихся каблучков.

Ее визг был как пощечина:

– Дядя Берт! Дядя Берт! О боже!!!

Вся его ладонь была залита кровью, но он все же протянул обе руки, и окровавленную, и другую, навстречу Элизабет Криллинг, чтобы не дать ей упасть.

– Вам надо наложить швы, – сказала она. – А то столбняк будет. Шрам все равно останется.

Он туже затянул платок вокруг раны и мрачно сел на ступеньки, глядя на девушку. Она пришла в себя в считаные секунды, но все еще была бледна. Легкий ветерок качнул мокрую зеленую стену вокруг, обдав их холодными брызгами. Арчери вздрогнул.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

Лиз откинулась на спинку стула, принесенного им для нее из утренней комнаты, и вяло вытянула вперед ноги. Священник невольно обратил внимание на их худобу: из-за нее они казались кривыми, как у японок, а чулки на лодыжках обвисли, собравшись в гармошку.

– Я поругалась с матерью, – сказала девушка.

Генри молча ждал продолжения. С минуту мисс Криллинг оставалась неподвижной, а потом ее тело выстрелило вперед, словно стальная пружина, приводящая в движение капкан. Викарий инстинктивно отшатнулся, так близко к нему оказались вдруг ее лицо и руки, зажатые между коленями и грудью. Ее губы задвигались, но он не сразу разобрал слова.

– О господи! – бормотала девушка. Арчери не двигался, старательно подавляя в себе вполне естественную реакцию на божбу. – Я увидела вас в крови, – сказала она, – а потом вы сказали то же, что он говорил тогда. «Я порезался». – Тут Элизабет задрожала такой крупной дрожью, что казалось, будто кто-то невидимый схватил ее за плечи и трясет. Священник с удивлением наблюдал, как ее тело, только что напряженное, вновь расслабилось и обмякло, и она совсем другим голосом попросила: – Достаньте мне сигарету. – С этими словами она бросила ему свою сумочку и еще резче потребовала: – Зажгите!

Огонек заплясал в сыром воздухе, кренясь на сквозняке. Лиз прикрыла его исхудавшими ладонями с выпирающими костяшками пальцев.