Книга Русский флот на чужбине - Никита Кузнецов

После кончины отца Георгия его заменил протоирей отец Константин Михайловский, который окормлял русских людей в Бизерте достаточно долгое время, именно при нем началось строительство храма — памятника кораблям Русской эскадры. Но в силу того, что с ликвидацией эскадры стремительно уменьшалась и численность русской колонии в Бизерте, впоследствии отец Константин переехал в Тунис, где, по словам А.А. Манштейн-Ширинской, «…олицетворял с большим достоинством моральные ценности русского православия…»

15 ноября 1921 г. приказом главнокомандующего Русской армией для всех лиц, находившихся на кораблях Русской эскадры и в лагерях, был учрежден памятный знак — черный с белой эмалью по краям крест с надписью «Бизерта» посередине и датами «1920–1921».

Подводя итоги первому году жизни моряков Русской эскадры на чужбине, можно сказать, что эскадра, несмотря на многочисленные трудности, постепенно смогла завоевать право на существование.

1921 год, особенно его первая половина, стал для эскадры довольно тяжелым. С одной стороны, полная неопределенность ее положения и дальнейшего существования в начале, а также большой процент чуждых флоту людей, нервность и шаткость их настроения. С другой — стремление французских властей сократить штаты и распылить как можно больше русских по частным работам, ограничить передвижение русских даже в пределах Тунисского протектората.

Во второй год пребывания в Бизерте эскадра вступала в иных условиях. Судьба ее выяснилась, положение окрепло. Корабли приводились в состояние безусловно лучшее, чем в прошлом году. Личный состав, хоть и очень уменьшенный в числе, окреп нравственно, сплотился и сжился со своими кораблями. Настроение выровнялось, дисциплина улучшилась. Люди, ушедшие на частные работы, в основном зарекомендовали себя с лучшей стороны. Созданный орган для заведывания делами ушедших с эскадры русских — Комиссия по делам русских граждан в Северной Африке — организовал по указанию командующего эскадрой школы для детей на «Георгие Победоносце», в Надоре и Тунисе, русский кооператив в Тунисе и бюро труда при нем, больничную кассу с амбулаторией; ряд церквей (помимо судовых) — в Морском корпусе, в лагере Надор и Тунисе; в лагерях появились небольшие кустарные мастерские. Несмотря на скудные средства, получаемые из Парижа для организации этих учреждений, они несколько облегчили жизнь русских эмигрантов.

За 1921 г. эскадра уменьшилась на один корабль («Кронштадт»). Из 5849 человек на эскадре осталось около 1200, остальные 4649 человек занимались частной наемной работой — в Тунисском протекторате, Марокко, Балканских странах. К 1 января 1922 г. собственно на эскадре оставалось (без учета Морского корпуса и лиц, находившихся в лагерях на берегу) 825 человек (170 офицеров, 550 членов команд кораблей и судов, 71 женщина и 34 ребенка).

С самого начала 1922 г. в распоряжениях французского командования появилась тенденция к дальнейшему сокращению личного состава эскадры и Морского корпуса. К 1 апреля 1922 г., согласно новому указанию морского префекта, численность экипажей кораблей сократилась до 311 человек. В их число не входили лица, находившиеся на учебном судне «Моряк» и экс-линкоре «Георгий Победоносец» (на котором жили семьи чинов эскадры). Французские власти также не разрешили провести новый прием кадет в Морской корпус.

14 марта 1922 г. 80 офицеров флота и около 450 человек бывших студентов (офицеров и матросов) изъявили желание продолжать прерванное образование в иностранных вузах. В частности, через Францию в Прагу отправились 84 человека для поступления в высшие учебные заведения, в том числе 25 гардемарин 1-й роты, только что окончивших Морской корпус и произведенных в корабельные гардемарины, 34 офицера флота и армии и 25 матросов — бывших студентов. Один из отъезжавших в Европу, мичман П. Репин, очень хорошо выразил мысли, с которыми русские моряки покидали эскадру. В некоторой мере его слова являются своеобразным «духовным завещанием» всей морской эмиграции: «Те идеалы и заветы отцову которыми нас воспитали наши старшие соратники — идеалы значения военной службы, значения Андреевского Флага, как символа величия и чести Русского Флота, мы должны бережно сохранить для возврата к родным берегам. Понятия об офицерской чести, понятия об офицерской этике и воспитании мы должны охранять и беречь и передать их нашим детям. Мы должны стать настоящим звеном между офицерами Бизертской русской эскадры и будущими офицерами национального русского флота.

Спущенный Андреевский флаг мы должны как знаменщики спрятать у себя на груди, и когда вернемся — передать его флоту. В это мы верим, как верим, и не только верим, а убеждены, что гроза, разразившаяся над родиной, пройдет, и тогда-то мы и должны будем, вернувшись, дать свой отчет о „долгом заграничном плавании“. Это надо помнить»[55].

Молодая Чехословацкая республика неспроста оказала радушный прием русским морякам Дело в том, что еще в октябре 1919 г. в Морское училище во Владивостоке приняли 25 чехов и словаков. Они должны были обучаться морскому делу, чтобы в дальнейшем продолжить службу в составе будущего чехословацкого флота. Чехи и словаки разделили судьбу училища, эвакуировавшись на «Орле» и «Якуте», и, получив дипломы, покинули его в Сингапуре.

Весной 1922 г. французские власти продали транспорт «Дон», который покинул Бизерту 6 мая 1922 г. под итальянским флагом. Как ни удивительно, но, несмотря на стремление французов сократить Русскую эскадру, в апреле 1922 г. генерал-лейтенант М.П. Ермаков и контр-адмирал Г.И. Бутаков, по распоряжению генерала Врангеля, вели переговоры с адмиралом Дюменилем о возможности совместных действий русских и французских кораблей против Советской России. Речь шла о десантах в Одессу и Новороссийск. Причем предполагалось использовать не столько корабли, находившиеся в Бизерте, сколько суда Русско-Дунайского пароходства, из которых генерал-майор Ермаков предлагал сформировать Дунайскую флотилию. Впрочем, французы ясно дали понять, что первыми они боевые действия открывать не собираются. В итоге переговоры закончились ничем[56].

Учитывая тяжелое состояние русских кораблей и нехватку личного состава, несколько неясно, на что рассчитывали организаторы десанта, в действительность осуществления которого верится с большим трудом. Кроме того, многие морские офицеры однозначно оценивали планы подобной операции как авантюру и не хотели принимать в ней участие. Например, при попытке создать «морской полк», предназначенный для участия в десанте, в него записались лишь 16 добровольцев (офицеров по Адмиралтейству). Факт участия адмирала Дюмениля в подобного рода переговорах не может не удивлять, поскольку в том же апреле 1922 г. министр финансов Франции М. де Ластери заявил прямым текстом «Речь больше не идет о дальнейшем содержании русского флота, нам нужно определить, как избавиться от них [русских эмигрантов. — Н.К] как можно скорее»[57]. Последующая активная распродажа русских кораблей подтвердила слова главного финансиста Франции, однако впереди были еще два с лишним года существования русской эскадры на чужбине…