Книга Дебютантка - Кэтлин Тессаро

Он действительно догнал Кейт и взял ее за руку.

– Что вы делаете? – засмеялась она и послушно пошла за ним по коридору. – Мне пора домой.

– Правда?

Он провел ее через холл и направился к выходу.

Кейт повернулась, всем телом навалилась на его руку и прижалась к нему.

– Что вы делаете? – снова спросила она, но на этот раз тише.

– Похищаю вас.

– А если вы мне не нравитесь?

– А с чего, интересно, вы взяли, что нравитесь мне?

– Вы что, всегда похищаете первую попавшуюся девушку?

– Нет, – ответил Алекс, глядя на нее немигающими глазами, – я прежде никого еще не похищал.

Они уже были снаружи, стояли на тротуаре. Было темно и прохладно. Швейцар у входа задумчиво созерцал пространство, не обращая на них никакого внимания.

Алекс поднял руку, и к ним медленно подъехал длинный черный «мерседес».

Кейт недоверчиво рассмеялась:

– Только не говорите, что это ваш!

– Ладно, не буду.

– Так, значит, вы из тех, у кого есть персональный шофер?

– Абсолютно верно.

Он распахнул дверцу:

– Залезай.

– Зачем?

– Отвезу тебя домой.

Она смотрела на него, и ей казалось, что он так похож на ее отца: от него даже пахло точно так же, и манеры такие же развязные. От этого человека за версту несло опасностью и сексом, неразборчивым и порочным. А она была на взводе, ее переполняли желание и эмоции.

– Я не такая, – предупредила Кейт.

Голос его прозвучал тихо, но отчетливо.

– Конечно такая. Но только со мной.

Сколько времени прошло с того момента, как она вошла в бар, и до тех пор, когда она лежала в темноте машины на заднем сиденье и целовалась с ним, и пальцы ее ерошили его волосы?

Час?

А потом элегантное платье зеленого шелка, скомканное, упало на пол, а Алекс властно раздвинул ей ноги, словно она была его собственностью, словно она всегда теперь будет его собственностью.

К остановке подъехал автобус, двери со скрипом раскрылись.

– Садиться будете? – крикнул Кейт водитель.

Алекс любил ее, разве нет? По-своему, но любил.

– Эй, барышня, вас спрашивают: будете садиться или как?

Кейт подняла голову, увидела красное, потное лицо водителя, а у него за спиной – раздраженно уставившихся на нее усталых пассажиров.

– Садиться будешь? – чуть ли не заорал шофер.

Она отрицательно покачала головой, дверь с лязгом захлопнулась, и автобус тронулся с места.

А Кейт осталась сидеть со своими призраками в душе, словно ей некуда было идти.

Профукать собственную жизнь – на это много времени не требуется.

Сент-Джеймс-сквер, 5

Лондон

3 июня 1936 года

Моя маленькая Птичка!

Только представь, теперь мы с Энн будем жить вместе в одной квартире! В конце концов я убедила Ту, Которую Нужно Слушаться, что Энн будет оказывать на меня чрезвычайно позитивное влияние, а наша с ней совместная работа в книжной лавке чудесным образом изменит мой характер в лучшую сторону. Старый Служака, как ты можешь себе представить, будет только счастлив избавиться от меня. Мы будем жить на Бёрдкейдж-уолк, в очаровательной лачужке, из окон которой открывается великолепный вид; правда, площадь довольно маленькая. Не могу передать, как я волнуюсь! Это всего в нескольких кварталах от «Бельмонта», оттуда раз плюнуть дойти до магазина «Фортнум энд Мейсон», хотя истинным леди плеваться и не подобает, так что теперь у нас не будет недостатка ни в славной компании, ни в чае и свежих пышках.

Ах, да! Благодарю тебя безмерно за значки Сандерлендской школы для девочек. Они удивительные, просто потрясающие, особенно мне понравился этот фантастически загадочный лозунг! Энн, Ник и я везде надеваем их, а теперь даже Джеймсу это понравилось… Лучшей наживки для любопытных и не придумаешь: окружающие теперь считают, что мы ни с того ни с сего остепенились и с головой окунулись в политику. И все до смерти хотят знать, что все это значит! Мы даже выдумали что-то вроде тайного приветствия для посвященных, и журналисты теперь сходят с ума от любопытства. Так им и надо, особенно щелкоперам из этой паршивой газетенки «Уик». Разумеется, Пол страшно обижается, поскольку Энн всюду видят с Джеймсом Даннингом. Это довольно забавный тип: очень богатый и в придачу член парламента. Он с ног до головы осыпает Энн бриллиантами, а она с удовольствием ловит их обеими руками. Она говорит, что теперь выйдет замуж только по расчету, поскольку в браке по любви разочаровалась. Я думаю, отец Пола заставил его пойти на работу в банк, чтобы платить ей содержание. Так что закончились деньки, когда он носил коричневую фетровую шляпу и красную косынку на шее. О-хо-хо, как это скучно!

Да здравствует гнилая буржуазия!

Б. Б.

* * *

Джек стоял на платформе. Он еще не был до конца уверен, что поедет, но захватил с собой портфель на тот случай, если вдруг передумает и решит все-таки отправиться в офис. Но когда подошел поезд, он отправился не в Сити, куда сейчас устремлялись все, а в противоположном направлении.

В глубине души он понимал, что если сейчас не поедет, то потом будет об этом очень жалеть. И все равно уверенности не было. До самого последнего момента он пытался подавить в себе сложную путаницу чувств. Причем доминировала злость. Она была громадная, словно камни, которые теперь его окружали, – тяжелые глыбы темного мрамора на утопающем в зелени кладбище на Форчун-Грин-роуд.

Джек рассматривал надгробья. На одном из них виднелась какая-то фигура, похожая на ангела. Ангел склонил голову, в сложенных на груди руках – одна-единственная лилия, а на лице – полупрозрачная вуаль. Таким ли должно быть изображено горе? Тонкая пелена, сквозь которую просвечивает вселяющая надежду красота этого недоступного более мира? Джек прошел мимо громоздкого семейного склепа с кованой чугунной калиткой черного цвета. На самом верху стояла огромная каменная урна, обернутая витой драпировкой. Довольно банальная мысль: смерть отрезает покойников от всех, кого они любили при жизни; нас разделяют навсегда закрытые врата; глубокое отчаяние покрывает нас, словно ткань, тяжелые и плотные складки которой пригибают скорбящих к земле.

Джек шел по широкой центральной дорожке, и под подошвами его сандалий хрустели камешки. Воздух был чист, сквозь листья деревьев пробивался яркий солнечный свет. Какие-то люди выгуливали собак: два белых лабрадора, тяжело дыша и весело волоча за собой поводки, гонялись друг за другом среди могил, и их жизнерадостность, как ни странно, нисколько не нарушала мрачной торжественности этого места.