Книга Ничего личного - Татьяна Корсакова

Расхотелось и пить, и есть, а захотелось уйти. Куда глаза глядят! Или набить Жертве морду. Или сначала набить морду, а потом уйти. Любой из этих вариантов устроил бы Андрея.

– В твоих словах мне слышится подтекст. – Когда Жертва волновался, то начинал изъясняться весьма витиевато. – Ты что-то имеешь против бриллиантов?

– Я имею что-то против грязи.

На плечо успокаивающе легла ладонь Семы, и химера предупреждающе кольнула кожу шипастым хвостом.

– А я сейчас не о грязи! Я сейчас о прекрасном. – Несмотря на кажущуюся флегматичность и малахольность, вспыхивал Жертва как спичка, даже в драку иногда лез от избытка чувств. И сейчас бы, наверное, полез, если бы Андрей продолжил в том же духе, если бы во внешнем мире не случилось нечто сверхординарное.

А оно случилось и изменило Жертву до неузнаваемости, сделало выше, сильнее, красивее, живее, зажгло лихорадочный румянец на впалых щеках и демонический свет во впалых очах. Жертва переродился в мгновение ока, забыл все обиды и все волнения, а потом он вдруг нырнул под стойку и, вынырнув, прошептал с придыханием:

– Пришла… – прошептал и щедро оросил себя убойно пахнущим одеколоном.

– Это что? – Сема чихнул. – Это у тебя нервно-паралитический газ или кожно-нарывной? Хотелось бы понять, от чего придется помирать.

– Пришла… Месяц не приходила… Я уже думал – забыла. – Жертва Сему не слышал, он смотрел куда-то поверх их голов. – А она не забыла…

В груди что-то дернулось, перевернулось и стало так больно, что пришлось зажмуриться и не дышать. Она не стала отсиживаться дома, она пришла в «Тоску» к своему верному рабу Жертве…

– Кто пришел? – Голос Семы доносился до Андрея словно из параллельной вселенной.

– Катерина… – Голос Жертвы упал до едва различимого шепота. – Она редко сюда заходит.

Андрей не выдержал, открыл глаза и медленно-медленно, как паралитик, обернулся.

Зал был полон народу, но Лиховцев знал, был уверен, что отыщет Катерину без труда.

Не отыскал…

– Где она? – Рука сама потянулась к шее Жертвы, пальцы непроизвольно сгребли в охапку ворот его балахона. – Где она?!

– Пусти… – Жертва рванулся, обеими руками вцепился в запястье Андрея, сдавленно прохрипел: – Да пусти ты меня! Она же смотрит!

За столиком, на который указал полупридушенный Жертва, сидела совершенно незнакомая Андрею девица. Несмотря на жару, она была затянута в кожу. Кожаные шорты, кожаный корсет, кожаные сапоги на высоченных каблуках. На шее ее красовалось колье, смахивающее на строгий ошейник. Заметив устремленные на нее взгляды, девица тряхнула огненно-красными волосами, презрительно изогнула алые губы и отвернулась.

– Все… – Жертва сник и перестал вырываться. – Ты все испортил! – В голосе его слышалась мука.

– Кто это? – Андрей разжал онемевшие пальцы.

– Это Катерина, идиот! И ты все испортил. Теперь она решит, что ты мой… господин. – Он всхлипнул и досадливо взмахнул рукой.

– Ты же говорил, что она рыжая.

– Была рыжей. – Жертва вытер салфеткой взмокшие ладони. – Перекрасилась.

– Она не ездила на море.

– Не ездила. Передумала она. Это разве преступление?!

Шрам чесался так сильно, что хотелось содрать кожу. И в голове что-то тоже зудело, не позволяло рассуждать здраво, но одна-единственная мысль все-таки выкристаллизовалась.

Он ошибся! Ошибся жестоко и, возможно, фатально.

– Лихой, мы разберемся. – Сема знал друга достаточно долго, чтобы понимать с полувзгляда. – Мы ведь ее не проверяли.

– Старик проверил…

Да, Старик проверил и счел достойной. Не потому ли что он, Андрей, ошибся?

– Дай мне ее паспортные данные. Сейчас. – Сема умел быть настойчивым, когда того требовали обстоятельства. Сейчас обстоятельства требовали, и Андрей молча достал паспорт.

– Что происходит? О ком вы говорите? – Любопытство в Жертве пересилило обиду. Мизантропы тоже могут жаждать пикантных подробностей.

– Никуда не уходи, – велел Сема, забирая паспорт. – Я сделаю пару звонков и вернусь. – Он обернулся к Жертве и сказал вкрадчиво и убедительно одновременно: – Ты прости его. Сейчас решается вопрос жизни и смерти…

– Чьей? – мрачно уточнил Жертва.

– Моей. – Андрей поскреб шрам. – Моей жизни и смерти.

– И во всем этом замешана дама? – Глубоко в душе, где-то очень глубоко, Жертва был нежным романтиком.

– Замешана. – Сема кивнул, а потом попросил: – Жертва, нам бы уединиться.

– Ладно, идите в мой кабинет. Только не трогайте там ничего. – Жертва положил на стойку ключ. – И рыбок не кормите, я их уже кормил.

Кабинет Жертвы был самым обычном офисным кабинетом, лишенным налета декадентства и вполне уютным, с аквариумом на полстены, диваном с мягкими подушками и приткнутым в угол кальяном.

Андрей не стал садиться, отошел к окну, за которым уже клубились мутные городские сумерки, прижался лбом к прохладному стеклу. Если он ошибся, если Катерина не была той, за кого он ее принимал, то ошибка может дорого ему стоить. И жизнь его, и без того сумбурная, станет еще сложнее, еще запутаннее. Но! Как же ему хотелось ошибаться!

Тихо скрипнула дверь, впуская в кабинет Сему.

– Сделал. – Сема бочком, опасаясь нарушить идеальный порядок, царивший в кабинете, прошел к столу, рухнул в кресло и, опершись подбородком на сцепленные в замок руки, посмотрел на Андрея.

Андрей молчал, боялся задавать вопросы, боялся услышать правду.

– Она не проститутка. Ты в самом деле ошибся. И если бы ты включил мозги, если бы посмотрел на нее нормальным, человеческим взглядом…

Лиховцев и смотрел. Вот только смотрел сквозь призму полученных от Жертвы знаний и даже не задумывался, почему Катерина диссонирует с его картиной мира, почему ведет себя не так, как должна вести себя женщина ее профессии.

Она сказала – а ты меня пожалей. Она не себя спасала, она его, дурака, спасла, смогла удержать на самом краю.

– Кто она на самом деле?

Вопросы оставались. Мало того, вопросы множились. Он ведь говорил об этих ее… клиентах, в открытую называл их уродами и извращенцами, а Катя ни разу не возразила. Мало того, она сама говорила, что ей неприятна ее работа. Так кем же она работает, черт возьми!

– Она психиатр. – Сема мотнул головой, словно отгоняя невидимую муху. – Судебный психиатр, эксперт по половым преступлениям, один из самых молодых и перспективных. Неперспективных там не держат, потому что работа слишком специфичная.

Специфичная работа… Перед внутренним взором встала папка с надписью «Рабочее» вместе со всем ее мерзким содержимым. Вот такая у нее работа, вот поэтому она испытывает отвращение к тем, с кем ей приходится работать, ко всем этим выродкам и извращенцам. Но деньги ведь она взяла, кем бы там она ни работала. Продалась, заключила сделку. Почему?