Книга Печать богини Нюйвы - Яна Горшкова

– С таким поганым характером ты, генерал Сян Юн, однажды на врачах разоришься, – задумчиво молвил Ли Линь Фу. Он-то прийти на помощь упрямцу совсем не торопился. – А там, чего доброго, и могильщику дашь подзаработать.

– Как мой конь поживает, даос? – проскрипел Юн, с трудом разжимая челюсти от боли.

– Лучше тебя, это уж точно. Он вообще парень отличный в отличие от… Не орет, не ругается, знай хрустит овсом и на нашу деревенскую Малышку не посягает даже в мыслях.

– Откуда тебе знать, что у Серого на уме?

– Неоткуда, – хохотнул даос, демонстративно отхлебывая прямо из кувшина какого-то ароматного пойла. – Зато я точно знаю, что на уме у тебя, генерал.

Линь Фу присел на корточки возле ложа раненого, но так, чтобы тот не смог дотянуться до него рукой. Снова демонстративно выпил, затем с чавканьем закусил лепешкой и сказал серьезным тоном:

– Мне ее Лю Дзы привез, ему я ее и отдам. Он, к слову-то, хоть и простого рода, а мужчина поприятней тебя будет – и в обращении, и в поведении.

Сян Юн запыхтел, наливаясь, словно слива – терпким соком, ревнивым бешенством. Но говорить ничего не стал, удержался.

– О! Правильно сделал, – одобрил тактику даос. – И даже не думай небесную деву умыкнуть, как тебе, надо полагать, очень хочется. Отдыхай, генерал, дыши через нос, чтобы соки нутряные понапрасну не бурлили.

И ушел, старый гад, глумливо похохатывая. «Ну ничего-ничего, еще сочтемся», – мстительно подумалось Сян Юну, но он вовремя напомнил себе, что в эту деревню так просто никто попасть не может, только по воле Нюйвы или же самого Ли Линь Фу.

И если до сих пор лохматую голову чусца мысль о том, чтобы украсть Тьян Ню, даже не посещала ни разу, то теперь она стала главной и основной, а главное – целебной, точно персики бессмертия из садов богини Западного Неба Сиванму.

Тьян Ню

Необходимость прятаться от генерала в горном храме у Татьяны отпала как-то сама собой. Сян Юн вдруг сделался шелковым и почти незаметным. Верно, дедушка Линь Фу устроил пылкому поклоннику небесных дев преизрядную взбучку. Так считали и остальные поселяне, которым раненый аристократ тоже не слишком нравился. От буйных вояк всегда одни неприятности простым людям, да и вдруг, не ровен час, по его персону явятся соратники-сторонники и еще неведомо как себя поведут. Потому лечили изо всех сил и кормили как на убой. «Вот-вот, – мысленно соглашалась Таня с крестьянами. – Пусть уезжает поскорее. А то еще устроит тут то же самое, что в Фанъюе». Нет, она, конечно, была благодарна Сян Юну за вызволение Люсеньки из клетки, но доверять ему не спешила. А присмиревший головорез словно верхним чутьем уловил ее неуверенность и сделался паинькой. Безропотно принимал горькие снадобья дедушки Линь Фу, с лестью и комплиментами не лез и очень красиво играл вечерами на бамбуковой флейте. Ночь в горах наступала быстро. Едва пряталось за горизонт солнце, как из темных ущелий выпрыгивали лиловые сумерки, стремительно пожирая все вокруг. И только крошечные огоньки в бумажных коробочках выдавали, где среди деревьев прячутся деревенские хижины. Сян Юн, укрытый плащом из собственных волос, беззаботно выводил прихотливую мелодию, даос возлежал на циновке, потягивал винцо и подпевал:

Есть на свете белом красавица,

С первой встречи запала в память мне,

Без нее пред очами мне хватит дня-а-а…

Неизбывной тоскою сойти с ума.

Таня слушала и думала о Люсе, которая и есть самая настоящая красавица. Где она? Что с ней? А главное – кто с ней сейчас? Впервые за столько лет оказавшись вдали от старшей сестры, оставшись без ее поддержки, решительности и острого словца наготове, она не на шутку затосковала. Совсем как тогда, в семнадцатом году, когда Таню увезли на дачу подальше от кровавой вакханалии, царившей в революционном Петрограде. А Люся после смерти матери подалась к анархистам.

На самом жалобном пассаже Линь Фу, сделав могучий глоток, икнул и перевернулся со спины на бок.

– А сыграй-ка что-нибудь пободрее, благородный господин Сян. Наша Тьян Ню заскучала, поди. В Небесном дворце у Яшмового Владыки прекрасные девы на цынях что-то веселое играют. Правильно я говорю?

Таня отрешенно кивнула.

– Хотя я думаю, там в чести нравоучительные песни, – рассуждал приставучий Колобок. – Небесные девы настолько чисты, почтенны и горды собой, что благонравность у них из-под пальцев сыплется, а кое-что и до людей долетает.

Генерал безропотно сменил тональность. Мол, как пожелаете.

– Вот! То что надо! Красота.

В лунном свете белоснежные волосы Линь Фу сияли, точно серебряные, – и растрепанная гулька на макушке, и реденькая бороденка, и даже усики, делавшие его похожим на кота. Круглое лицо даоса выражало прямо-таки неземное блаженство.

Напротив, Сян Юн весь притаился в тени, занавесив лицо прядями волос. Как будто что-то задумал.

– А если бы юная госпожа еще и станцевала… – не отставал Линь Фу.

«Еще чего не хватало!» – подумала Таня. Во-первых, она не умела, а во-вторых, никто не даст гарантии, что Сян Юн не воспримет ее танцы как попытку его соблазнить и тут же радостно соблазнится. И она вежливо, но твердо отказалась.

– Я ж говорю: небесные девы так благонравны, – с притворной горечью вздохнул даос. И музицирование продолжилось.

Одним словом, странный получился вечер. Ночь выдалась душная. А на рассвете Татьяна проснулась от лошадиного фырканья за раздвижной деревянной стенкой. В деревне было всего две лошади, но из стойла мог выбраться только генеральский Серый, такой же своевольный, как его хозяин. Чтобы злонамеренно влезть в чужой огород.

– Серый, как тебе не стыдно, – прошептала девушка. – Погоди, вот я сейчас тебя отведу обратно.

Она наскоро оделась и вышла за порог. Туман, густой и белый, заполнил всю долину до самых краев, точно парное молоко – глиняную миску. Вытянешь руку, и собственных пальцев не видать.

– Серый, – позвала она, беспомощно озираясь по сторонам. – Иди сюда, безобразник. Иди, я тебе хлебушка дам.

И тихонько присвистнула. Будить дедушку Линь Фу она не хотела, но, если конь снова потравит огород, выйдет скандал.

Где-то за туманом Серый резко всхрапнул, словно получил шенкелей, и побежал навстречу. «Проголодался, навер…» – только и успела подумать Таня, прежде чем сильные руки всадника подхватили ее прямо на скаку. Девушка даже вскрикнуть не успела, как уже оказалась завернутой в плащи и прижатой к груди наездника.

– Прости, Тьян Ню, но со старым пьяницей ты как-нибудь в другой раз попрощаешься, – весело прошептал ей на ухо Сян Юн. И пришпорил Серого.

Люси

Утро вечера, безусловно, мудренее, но придумали эту поговорку явно не в Поднебесной. За ночь командир Лю не оттаял, а, наоборот, стал еще сдержанней, вежливей и отстраненней. С небесной лисицей он говорил, только когда она к нему обращалась, причем продолжал именовать и ее, и себя в третьем лице и не уставал напоминать о собственной «ничтожности». К тому времени как они покончили с немудреным завтраком (мятежник умудрился приготовить еду, не разбудив Людмилу), у девушки от фраз: «Жалкий крестьянин осмеливается испытать терпение госпожи небесной лисицы смиреннейшей просьбой», «Если небесная госпожа соблаговолит снизойти к покорнейшей просьбе ничтожного смерда» и «Этот непочтительный простолюдин заслуживает смерти за свою дерзость», – уже скулы сводило. Она всерьез подумывала, а не наградить ли ей увесистым пинком эту согнутую в низком поклоне спину? Мужчина определенно издевался, потому что если нет… На этом мысль Люси останавливалась, вернее, она сама себя обрывала.