Книга Роковые годы - Борис Никитин

Я только сказал ему:

— Даю вам 48 часов на производство расследования.

— Зачем так много? — услыхал я короткий ответ.

Уже на другой день он привозит мне законченное расследование. Внизу перед подписью выведена трафаретная фраза: «Состава преступления не найдено, а потому постановил дело прекратить».

Но он был бы не Каропачинский, если бы и здесь не проявил своей инициативы. Меня ждал сюрприз.

— Вы знаете, Борис Владимирович, у нас до сих пор каждый день бывают товарищи прокурора Судебной палаты, которым мы передаем разные дела. Так я предложил сегодня одному из них тоже подписать постановление после меня, что он и сделал. Таким образом, и заключение прокурорского надзора уже имеется.

Подписываю препроводительную бумагу.

— Возьмите внизу мою машину, отвезите от меня все это прокурору Палаты и вручите ему лично.

Бедный Всеволод Николаевич! Ему так влетело, что когда через полчаса он вернулся обратно, то еле переводил дыхание; а на лице еще оставались красные пятна, но глаза смеялись. Никогда не видел прокурора в таком состоянии: он так рассвирепел, что я даже слова не мог вставить.

— Как? — воскликнул я. — Прокурор не согласился с мнением контрразведки?

— Нет, об том и речи не было. Он только выражал неудовольствие за такую поспешность в производстве расследования.

Я не напоминал больше Багратуни о деле Гурко. Сам же он, надо отдать ему справедливость, тоже никогда меня о нем не спрашивал.

На другой день я простился со Штабом округа, а через несколько дней генерал Гурко был выпущен из крепости и выслан за границу.

Глава 17

Светлой памяти Великого Князя Михаила Александровича

Душевное внимание Великого Князя, его чарующая простота и деликатность навсегда привлекали сердца тех, кому приходилось с ним встречаться. Что же сказать нам, проведшим с ним войну? Мы были счастливы близостью к нему, а преданы безмерно.

Всегда ровный, Великий Князь никогда не выходил из себя. Он оставался спокойным, какие бы сюрпризы ни приносила обстановка. А иногда, действительно, было чему удивиться. Великий Князь провел кампанию не в большом штабе, а выступил на войну во главе шести кавалерийских полков так называемой Дикой дивизии[105]; затем командовал 2-м кавалерийским корпусом, а совсем перед революцией получил пост генерала-инспектора кавалерии.

Вот он в самом начале кампании, когда дивизия пролезла в щель у Береги Горние и после ночного боя, прорвав охранение, втянулась в узкие ущелья Карпат. Тирольские стрелки держатся кругом на гребнях по трем сторонам образовавшегося мешка и пытаются замкнуть последний выход у Береги Горние. Связь с корпусом порвана. Великий Князь в головной сотне головного отряда черкесов бригады князя Вадбольского, а ночь проводит с кабардинцами графа Воронцова-Дашкова, на которого начинают нажимать австрийцы. Обстановка выясняется: перед нами начало большого наступления пехоты. Дикая дивизия выскакивает из петли, занимает длинный фронт и вместе с 12-й кавалерийской генерала Каледина сдерживает натиск.

И влетело же штабу дивизии от командира корпуса, хана Нахичеванского! Ему вторит начальник штаба корпуса барон Дистерло: «Вы можете исчезать, куда хотите, но мы не можем не знать в течение двух суток, где брат Государя!»

А брат Государя в восторге. Он смеется над страхами за его жизнь, сам отвечает командиру корпуса и уходит в окопы.

Позиционная война тяготила его подвижной характер.

— Пришли лошадей на высоту 700, — говорит мне по телефону личный ординарец Великого Князя князь В. Вяземский.

— Куда? Как? Да она сильно обстреливается, там нельзя показаться верхом. Попроси Великого Князя спуститься вниз пешком по ходу сообщения.

Но разве можно запомнить высоты и гребни, по которым Великий Князь обходил свои позиции? Он всегда хотел сам знать, сам увидеть. В его присутствии забывали о личной опасности, и бывали случаи, когда этим пользовались даже соседи.

Однажды под Залещиком Великий Князь поехал посмотреть Заамурскую конную бригаду и, как обыкновенно, в несколько часов всех зачаровал. Через три дня, в критическую минуту, славные заамурцы атаковали в лоб в конном строю пехотные окопы под Дзвинячь-Жежава. Командир бригады генерал А. Черячукин, идя на подвиг и желая поднять настроение, сказал своим солдатам, что с соседней высоты на них смотрит Великий Князь Михаил Александрович и интересуется, повернут они под огнем или нет. Надо ли говорить, что на высоте никого не было? Великий Князь был занят своей дивизией и узнал только к вечеру о подвиге героев. Ведомые Черячукиным, они не только не повернули, не дрогнули, не только дошли, но прошли пехотные окопы.

Вспоминаю Тлумач, когда бой закончился лихим обходом татар и блестящей атакой третьей сотни князя Алека Амилахвари. Влетев в Тлумач, Великий Князь пронесся через город, еще занятый австрийцами. Около него падают всадники и лошади маленького конвоя, сраженные ружейными пулями. «Вам очень хотелось быть убитым сегодня?» — спросил я Его Высочество вечером за кружкой чая у командира корпуса, хана Нахичеванского.

У Великого Князя не было инстинктивного движения наклонить голову под пулей. Как-то раз, уже командиром 2-го кавалерийского корпуса, он спешит в день наступления с участка 6-й донской казачьей дивизии в 9-ю кавалерийскую. Для скорости он несется в автомобиле по открытому месту. Четыре тяжелых орудия противника дают залп; снаряды вздымают воронки, клубы дыма, а земля отбрасывается к автомобилю. Не забуду его характерный жест головы вверх, взмах руки и непроизвольное восклицание: «Восьмидюймовые!» Шофер побледнел и остановился; его приводят в себя короткие слова начальника штаба генерала Юзефовича: «Давай вперед».

— Знаешь, почему он такой храбрый? — сказал мне как-то начальник конвоя, старый черниговский гусар ротмистр Пантелеев. — Он так глубоко порядочен, что не может не быть храбрым.

Как начальник Великий Князь всегда искал крайних решений, стоял за их настойчивое проведение. Большой спортсмен в душе, он любил риск, огорчался, когда новые обстоятельства не позволяли довести занесенный удар до конца.

Его доступность известна всем русским людям. Он принимал всех, кто хотел его видеть, и был добрым гением для тех, кто просил о помощи. На войну шли за ним тяжелые сундуки писем, прошений и всевозможных просьб. В период затишья полковник барон Н. А. Врангель просиживал над бумагами до глубокой ночи, подготовляясь к утренним докладам. Только смотря на эти горы писем, можно было получить представление о числе просителей. А мы знали и видели, как Великий Князь стремился помочь каждому. Он расспрашивал о подробностях, тратил громадные средства на благотворительность. Его Высочество никогда не говорил об этих делах, как никогда не показывал своего высокого положения. Особая красота была в его скромности.