Книга Вторжение - Наталья Бульба

Большой стол, за которым могли уместиться все, кому предстояло пережидать здесь опасность и сдвинутые в угол стулья. По-спартански, но есть все необходимое.

— Я потом переставлю кровать для Вас. — Появление Кадинара за моей спиной оказалось неожиданностью, заставившей меня вздрогнуть. Но он этого словно и не заметил. — Вы можете снять набиру. Здесь также безопасно, как и в резиденции Ялтара.

Хотела я высказаться по поводу его взгляда на понимание безопасности, но не стала. Нам еще предстояло какое-то время находиться друг с другом, так что не стоило лишний раз нагнетать обстановку. Особенно по тем поводам, которые ни от меня, ни от него не зависели.

— Мы можем идти завтракать.

Добавил он, когда я, следуя его совету скинула плащ на ближайший ко мне стул.

Когда я, задержавшись, чтобы смыть с лица и рук дорожную пыль, вошла в кухню, в ноздри ударил аромат запеченного мяса, в котором ясно чувствовались нотки каких-то трав.

Сглатывая появившуюся во рту слюну, заставила себя пробежаться взглядом вокруг, выискивая, за что бы зацепиться, дав себе возможность ответить на те вопросы, что хоть и не казались сейчас актуальными, но, тем не менее, никак не хотели давать мне покоя.

Но ничего из увиденного не позволило мне этого сделать. Все было довольно просто и вписывалось в легенду об аварийном зале. Даже запас чего-то горючего, на чем и выпекалось выложенное на тарелки мясо. Да и сам прибор, состоящий из отделения для топлива и нескольких расположенных над ним решеток намекал на походные условия.

Кадинар не стал ждать, когда я осмотрюсь, и сев так, чтобы оказаться между мной и дверью, хотя, на мой взгляд, это мало чем могло мне помочь при отсутствии второго выхода отсюда, начал есть, отламывая мясо небольшими кусочками и поднося их ко рту таким замысловатым движением, что ткань лицевого платка лишь слегка шевелилась при этом.

— Салфеток нет, но я разорвал одну из простыней. — Он протянул мне кусок шелестящего полотна.

И это была не столько вежливость, сколько напоминание о том, зачем мы здесь находимся. Впрочем, я уже и сама с трудом удерживала себя от желания впиться в ароматное, сочное мясо зубами.

Этот день больше не принес нам сюрпризов. Кадинар то исчезал, говоря, что ему нужно осмотреться и запастись провиантом, то неожиданно появлялся, почти обгоняя мою защитную сеть, которую мне не хватало пока сил раскинуть подальше. Ближе к вечеру мне удалось уговорить его сходить к реке и я вдоволь наплавалась, убедив своего спутника в том, что в воде мне ничего не угрожает и он вполне может остаться за невысоким кустарником, ничуть не смущая меня своим присутствием.

И мне оставалось лишь порадоваться, что вопрос не смущаю ли я его… не поднимался.

Следующий день был похож на первый, но без тьмы беспамятства и выяснений, каким образом мы оказались здесь. Кадинар был вынужден сдаться, когда я сначала упрашивала, а потом в шутливой форме приказала ему взять меня с собой, когда он в очередной раз собрался попробовать проникнуть в лабораторию, вход в которую он нашел еще вчера.

Наш спор, насколько это опасно для меня закончился моей победой — без него мое нахождение здесь переставало напоминать увеселительную прогулку.

Но все закончилось вполне закономерно, несмотря на то, что удача была на нашей стороне и нам удалось вскрыть дверь. Точнее, удалось ему и то вопреки тем моим репликам, которые вызывали у него сначала глухие стоны, очень похожие на фырканье, а затем и смех.

Первое же помещение, в которое мы попали, оказалось почти полностью заваленным обломками и все, что мы смогли там обнаружить — толстую тетрадь в частично истлевшем переплете. В отличие от него, страницы выглядели пусть и пожелтевшими, но достаточно плотными, чтобы не бояться, что они рассыплются прямо в наших руках.

Но переглядывались мы в предвкушении недолго. Хотя все листы и оказались исписанными мелким аккуратным почерком, ни одного слова прочесть нам так и не удалось — язык оказался не знакомым не только мне, но и ему. И если со мной было все понятно, то даймону пришлось услышать от меня много весьма нелестных эпитетов, каждый из которых доказывал, что кто-то очень плохо учился в школе. Или учился… не тому. Подкрепляя свои слова многозначительным взглядом в сторону меча, ножны которого нет-нет, да выглядывали из-за черной ткани.

И мне было так легко и беззаботно, что я почти забыла о том, что где-то там, вдали, Вилдор плетет свои интриги, а его воины продвигаются по земле Лилеи, на которой живут дорогие мне существа.

Но замолкал смех и мгновения одиночества возвращали меня в ту реальность, которая была совершенно не похожа на эту, и забившаяся куда-то вглубь моей души тревога возвращалась. Терзая меня, не давая ответов, которые мне хотелось бы услышать, не даря озарения решения, которое могло бы мне помочь свести воедино красоту этого мира, при взгляде на который отдыхала моя душа и боль за ставшую для меня родной Лилею, где был мой муж, мои дети.

И как только тень печали касалась моих глаз Кадинар искал и находил способ отвлечь меня от раздумий, то заставляя обнажить меч, то уводя за собой вглубь леса, в котором очень ярко ощущалась сущность Дарианы. Прекрасной столь же, как чарующи были населяющие ее даймоны. Но лишенной той жестокости, что была присуща им.

И только ночь, оставляя меня наедине с собой, с беззастенчивостью старой сводницы расставляла все по своим местам, приклеивая всем, в том числе и мне, ярлыки.

И Кадинар, который все больше и больше напоминал мне Сашку, становился врагом, потому что служил тому, кто им для меня являлся. И в интригах Вилдора больше не было притягательности — лишь бездушная игра, в которой фигурами становились тысячи погибающих сейчас воинов Лилеи. И я уже была не столько заложницей, сколько той, что могла помочь, но не сделала для этого ничего.

Приходящий сон лишь ненадолго дарил успокоение, взрывая покой ужасом кошмаров, в которых вновь и вновь падали сраженные мечами даймонов мои друзья.

И вскидываясь на постели, которую устроил для меня Кадинар поставив вместе две кровати, я скрипела зубами от бессилия что-либо изменить. Лишь радуясь тому, что воин не мог слышать моих стонов, которые в его глазах выглядели бы как слабость.

Во время одного из таких пробуждений, на которые оказалась богата вторая ночь, несмотря на сгустившуюся вокруг темноту, ощутила, что в этой комнате я не одна. Но еще не успела моя рука скользнуть к лежащему рядом кинжалу, как зажегся свет и сквозь смутную пелену машинально прикрытых век, я успела разглядеть склоняющееся ко мне лицо Вилдора.

— Я никому не отдам тебя, Лера. — Глухо, с надрывом, но не оставляя за собой сомнений, что именно так оно и будет.

И не успела я еще ничего ответить на его, прозвучавшее уж больно категорично заявление, как его губы опалили мои огнем, не давая вздохнуть, а мое тело, вопреки вспыхнувшей в душе ярости, отозвалось на нежность его рук, прижимающих меня к нему.