Книга Раху - Грегор Самаров

— Преклоняюсь перед вашим решением, хотя и не могу признать его правильным, — отвечал Барвель, — но не раз уже случалось, что вы оказывались правым, когда я сомневался.

— О поступках людей, мой друг, можно судить, только когда они совершились. Кто достигнет цели, тот всегда прав, кто промахнется — тот виноват.

Он еще раз пожал руку Барвеля и пошел к жене. Как всегда, он провел с ней предобеденные часы в легком веселом разговоре, сообщил, что должен уехать на время в Бенарес, чтобы лично распорядиться делами управления, и его самообладание было так велико, что даже Марианна, хорошо знавшая его, не заметила ничего особенного.

— Вот еще что, — вдруг повернулся он к Марианне. — Когда вернется из командировки капитан Синдгэм, которого я ежедневно ожидаю, пусть немедленно едет в Бенарес.

Маргарита сидела в стороне у веранды. При последних словах она как бы случайно встала и прошла под тень громадных деревьев, щеки ее покрылись ярким румянцем, глаза радостно горели. Она вошла в грот, скрывавший ее от глаз родителей, открыла медальон, усыпанный драгоценными камнями, висевший у нее на поясе, прижала к губам лежавший там цветок лотоса, поблекший, но еще сохранивший слабый аромат, и прошептала с блаженной улыбкой:

— Он вернется, я опять увижу его!

За обедом у Гастингса гостей собралось больше обыкновенного. Он вскользь упомянул, что уезжает в Бенарес, о чем и без того уже знал весь город из-за больших приготовлений к поездке. Приглашенные индусские князья и служащие компании думали, что, вероятно, губернатор получил хорошие сведения с театра военных действий, если так беззаботно уезжает из столицы.

На следующее утро блестящее шествие губернатора началось очень рано, пользуясь еще прохладой ночи. Масса вооруженных слуг верхом, в роскошных европейских ливреях и в живописных индусских костюмах сопровождали губернатора. Громадного роста носильщики несли великолепный паланкин, хотя Гастингс им никогда не пользовался; четыре слона редкой величины и красоты украшали шествие, поскольку составляли необходимую принадлежность блестящего выезда в Индии и считались самым удобным способом передвижения при сильной жаре. Слонов, украшенных золотыми бляхами и дорогими коврами, вели нарядно одетые корнаки. На самом большом слоне располагалось сиденье вроде кресла под балдахином для губернатора с мягкими, золотом расшитыми подушками и висячими подножками для слуг с опахалами. Фуры с кухнями и всевозможными запасами следовали за шествием.

Появившийся при первых лучах солнца на веранде внутреннего двора Гастингс сердечно, но поспешно обнял жену, точно отправлялся на веселую экскурсию, поцеловал руку Маргариты, бросив ей шутя:

— Когда вернется твой шталмейстер, не удерживай его — он должен сейчас же ехать ко мне, вы еще потом успеете поупражняться в манеже. — И подошел к своему коню.

Он не заметил, что Маргарита сильно покраснела и что-то бессвязно пролепетала, подозвав и лаская Неро, громадную охотничью собаку отца, подаренную набобом Аудэ и страшно привязанную к Гастингсу, а особенно к Маргарите, которая могла с ним делать что хотела, хотя все во дворце боязливо сторонились громадной собаки. Маргарита поцеловала его в голову, ласково закрыла рукой его дико сверкавшие глаза и сказала:

— Береги твоего хозяина, Неро, и возвращайся скорее.

Гастингс еще раз пожал руку Марианны, вскочил на своего коня в дорогой сбруе и поехал, провожаемый громкими напутствиями оставшихся слуг.

У ворот стояли мистер Барвель и майор Пофам, командующий войсками Калькутты и форта Вильяма, Гастингс дал им последние распоряжения, молча, но знаменательно и крепче обыкновенного пожал руку Барвеля, оглянувшись еще раз на дворец, где он долго властвовал и который оставлял теперь для отчаянного шага. На секунду его губы дрогнули, но потом гордая отвага и решимость блеснули в глазах, он выпрямился и, громко приветствуемый на улицах толпами народа, выехал из города.

В то время путешествовали медленно, и Гастингс только к вечеру второго дня доехал до Патны, древней Оринагары, столицы провинции Бехар, где раджа блестяще принял губернатора в своем дворце. Ранним утром следующего дня снова двинулись в путь в сопровождении громадных скопищ народа, которые хотели одновременно удовлетворить свое любопытство и совершить паломничество в Бенарес, священный город индусов, один воздух которого уже очищает и отмывает грехи. Толпа становилась все плотнее, так как из каждой деревни, мимо которой проезжали, присоединялись новые паломники.

Гастингс приближался к священному городу, как триумфатор. Когда уже заблестели на солнце золотые купола храмов города, на дороге показалось облако пыли. Впереди сопровождаемый своим знаменем на великолепно разукрашенном слоне ехал Шейт-Синг, окруженный блестящими телохранителями. Сзади него следовали слуги и несметные толпы народа, Гастингс велел остановиться, сошел со слона, сел на лошадь и поехал во главе своего батальона, который маршировал под звуки европейской музыки, Шейт-Синг тоже слез со слона и далеко впереди всех поскакал на коне.

Шагов за пятьдесят до Гастингса он сошел с лошади, подошел и низко, почти до земли поклонился. Сняв чалму, он положил ее перед Гастингсом на луку седла — высшее доказательство покорности индуса своему повелителю, сопровождая свои действия приветствием со словами благодарности за высокую честь, оказанную ему милостивым посещением правителя. Он обещал сделать все возможное, чтоб исполнить желания высокого губернатора. Гастингс холодно взглянул на него и в нескольких словах выразил надежду, что Шейт-Синг сдержит свое обещание и не даст ему больше поводов к гневу и недовольству. Потом он сделал знак и князю подвели лошадь. Гастингс почти с пренебрежением отдал ему его чалму, и они поехали рядом во главе батальона, направляясь к городским воротам.

Оригинальное зрелище представляли английский властитель и индусский вассал, едущие рядом. На Гастингсе был простой дорожный костюм из белой бумажной ткани без всяких особых отличий, костюм Шейт-Синга состоял из богатой индусской шелковой одежды, усыпанной драгоценными камнями. Пятидесятилетний индусский князь был высок, строен, с благородной осанкой, его миндалевидные полузакрытые глаза, видимо, в совершенстве обладали искусством скрывать мысли, а лицо умело принимать любое выражение.

Гастингс ехал молча, сумрачно и безучастно глядя перед собой. Шейт-Синг наклонялся к нему и говорил смиренно, с покорностью слуги, хотя ему принадлежали все гордые стражники на чудных конях в сверкавших кольчугах и толпы народа — его подданных. Губернатору, с которым он так приниженно разговаривал, принадлежал только один маленький батальон, окруженный толпой.

Бенарес стоял на берегу Ганга и пребывал в полном расцвете своего блеска. В обширном юроде насчитывалось до шестисот тысяч жителей и тысячи храмов и великолепных зданий, от которых террасы и лестницы спускались к Гангу. Храмы в большинстве случаев украшались художественной резьбой, поразительно тонко изображавшей цветы, пальмовые ветви и животных. Каменные сооружения почти везде красились в темно-красный цвет с элементами яркой живописи.