Книга Очерки теории идеологий - Глеб Мусихин

Классический марксистский критический анализ идеологии предполагает апелляцию к социально-экономической реальности. Современный исторический взгляд на идеологии концентрируется на языке идеологий как таковом, который и выступает предметом анализа. При этом решающее значение приобретает контекст, в котором создаются те или иные языковые конструкции, наделенные тем или иным идеологическим значением. Следует отметить, что именно такое видение идеологии позволяет зафиксировать то, как критика идеологии сама превращается в часть идеологического дискурса, а деконструкция идеологических мифов неизбежно создает новые. У данных процессов де– и реконструкции нет конечной цели в ее позитивистском понимании, поэтому история «теряет» направленность, становясь открытым сценарием.

Подобная исследовательская перспектива отказывается от принципа предзаданности тех или иных идентичностей (в том числе идеологических). Вместо того чтобы рассматривать идеологии как более или менее фиксированную систему взглядов, основанную на социальной общности и длительном времени существования, такой подход анализирует идеологии сквозь призму исторического контекста, сосредоточиваясь на анализе речевых актов, через которые власть формируется как присвоение (или оспаривание) способности толкования ключевых политических понятий. Описанный процесс можно называть здравым смыслом или эффективным управлением, однако историческая перспектива может показать очевидную идеологическую подоплеку таких названий.

3. Идеология и культура

Попытки обнаружить взаимосвязи между идеологией и культурой ставят нас перед проблемой множественности подходов как к одному так и к другому явлению (и это только в том случае, если мы соглашаемся с тем, что данное явление, – что отнюдь не бесспорно). Чтобы не быть парализованными этой множественностью, сразу условимся, что в данном разделе идеология будет рассматриваться как внутренне парадоксальная (диалектичная) составляющая культуры. Диалектичность идеологии в рамках культуры может быть обозначена как одновременное выполнение идеологией функций принуждения и освобождения. В этом смысле идеология как таковая, способная к самовоспроизводству, самовозрождению и саморазвитию, оказывается внутренне родственной (а в чем-то символически подобной) культуре как таковой, что может создать предпосылки к символическому отождествлению идеологии и культуры (при определенных условиях и в определенном контексте).

Идеология и культура: ограничение понятийного поля

Множественность смыслов понятия «культура» является одним из наиболее распространенных парадоксов герменевтики, на который очень часто любят ссылаться ученые и публицисты, когда хотят обозначить неоднозначность человеческого существования. В одной из первых крупных обобщающих работ, посвященных смыслам культуры, было выявлено 164 последних [Kroeber, Kluckhohn, 1952]. Если говорить о понятии «идеология», то положение здесь лучше с точки зрения «количества», но не «качества». Попытки преодолеть «концептуальную анархию» по отношению к идеологии привели к выделению ее 27 смыслов [Hamilton, 1987, р. 19]. Помимо множественности смыслов культуры и идеологии не стоит забывать и о том, что каждый автор, анализирующий эти понятия/явления/феномены, сам придерживается тех или иных культурных и идеологических установок (даже если пытается сохранить полную беспристрастность).

Одним из немногих способов вырваться из «герменевтического лабиринта» понятий «культура» и «идеология» является старое доброе кантианское смещение акцентов с вопроса «что» на вопрос «каким образом». Иными словами, можно попытаться (абстрагируясь от вопросов, что есть культура и идеология) посмотреть на то, каким образом используется язык культуры и идеологии для достижения тех или иных целей[82].

Такой «инструментальный» подход упрощает проблему взаимодействия идеологии и культуры (скептики даже могут сказать – примитивизирует), подобный способ рассмотрения позволяет оторваться от бесконечного констатирования сложности и обнаружить определенные механизмы взаимодействия. Соответственно будет отслежено, как термины «идеология» и «культура» сходятся в своих значениях в качестве констатации или описания определенных свойств человеческого общества и его эволюции, а затем проанализировано, как в рамках политической теории понятия культуры и идеологии приобрели почти синонимическое негативное звучание как принудительные механизмы узаконивания определенных форм мышления, отчуждения и угнетения. Это позволит проследить диалектический характер проявления идеологии и культуры как парадоксального синтеза сдерживающего и освобождающего потенциала.

Что такое идеология в культурном контексте

В основу инструментального взаимодействия культуры и идеологии следует положить допущение, что оба данных понятия охватывают нематериальные аспекты человеческого существования, связанные с субъективной сферой идей, ценностей и мировоззрений в человеческой истории.

За отправную точку анализа можно (опять же в качестве допущения) принять подход к культуре, предложенный в конце 1940-х годов Клобером и Клюкхорном, так как, с одной стороны, данный подход уже опирается на социологию как науку, но с другой – еще «не замутнен» постструктурализмом и постмодернизмом, проблематизировавшими культуру как «сконструированную», а не «естественно возникшую» сущность. Согласно данному подходу, культура состоит из явных или имплицитных моделей, созданных поведением и передающихся через символы, составляющие отличительные черты группы людей. Сущностное ядро культуры состоит из традиционных (т. е. возникших исторически) идей и ценностей. Культурные модели могут рассматриваться и как продукты действия, и как накапливающийся потенциал для последующего действия [Kroeber, Kluckhohn, 1952, p. 181]. Для нас в данном подходе важно, что он перекликается с представлениями о том, что культурные системы обусловлены идеологически мотивированными действиями в прошлом и способствуют идеологической мотивации действий в будущем. А значит, идеология – это система коллективных нормативных и фактически обобщенных идей и верований, представляющая собой модель социальных отношений, существенной частью которых является культура [Hamilton, 1987, р. 38].

Подобная сосредоточенность на словесной сфере проявления идеологии провоцирует провозгласить более широкий семиотический, ритуальный, технологический и материальный контекст сугубо культурным. Однако существует достаточно доказательств того, что идеология содержит как дискурсивные (концепции, идеи, убеждения), так и недискурсивные (символы, ритуалы, художественные формы) элементы [Geuss, 1982, р. 5]. Поэтому идеологию можно рассматривать как универсальный антропологический аспект жизни современного общества.

Подобный универсализирующий антропологический смысл идеологии позволяет рассматривать ее как скрытый аспект всякой человеческой культурной деятельности, которым последняя всегда чревата, но который не всегда актуален в культурной деятельности. В качестве аналогии из мира физики можно привлечь двойственную природу света, который распространяется как волна (в нашем случае – это культура как таковая), но при взаимодействии ведет себя как частица (проявляет качества идеологии). Человеческое существование как феномен «проживания» и приобретения опыта не является идеологическим само по себе, однако, проявляясь вовне семантически или символически в виде материальной культуры, оно получает идеологическое измерение, так как возникает ситуация внешней оценки с точки зрения поддержания или изменения социально-экономического или политического статус-кво. На индивидуальном уровне идеологии становятся неотъемлемой частью мотивации человека в сфере планирования, рационализации и обоснования уместности своего поведения – как в масштабах крупных исторических преобразований, так и на уровне повседневной рутины. Иными словами, идеологии нацелены на то, чтобы оправдывать определенные шаблоны поведения, при этом такое оправдание обязательно имеет коллективный характер. Здесь идеология выступает не столько в виде преднамеренного целеполагания, сколько в виде сознательных (или бессознательных) функций культурных архетипов.