Книга Не считая собаки - Конни Уиллис

– Это птица, – успокоил я их, показывая на дерево у беседки. – Вон там, на иве. Соловей.

– Нет, на соловья не похоже, – усомнился Теренс. – Соловьи «славят лето горлом золотым и в упоении голос свой над миром льют»[29]. Тут совсем другое. Вслушайтесь.

С передней части лодки донеслось пыхтение. Я развернулся. Сирил, поднявшись на задние лапы и упираясь передними в груду багажа, энергично нюхал саквояж, подталкивая его приплюснутой мордой к краю.

– Сирил, нет! – крикнул я.

И тут произошло одновременно четыре события. Я рванулся вперед за саквояжем, Сирил виновато отпрянул и попятился на корзину, профессор сказал: «Только не наступите на Ugubio fluviatilis» – и наклонился вбок за чайником, а Теренс увидел падающий саквояж и выпустил весла.

Я, уворачиваясь от весла и от профессорской руки, повалился ничком, Теренс притормозил корзину, профессор прижал чайник с рыбой к груди, а я поймал уже летящий за борт саквояж. Лодка угрожающе закачалась, вода плеснула через нос. Я перехватил саквояж покрепче, поставил его на кормовую банку и, подтянувшись, сел сам.

Послышался плеск. Я снова вцепился в саквояж, но тот стоял как стоял, и тогда я посмотрел на нос – может, весло свалилось?

– Сирил! – закричал Теренс. – Утопающий за бортом! – Он начал срывать с себя пиджак. – Профессор, возьмите весла, Нед, кидайте круг.

Я перегнулся через борт, пытаясь разглядеть, куда он упал.

– Быстрее! – Теренс стаскивал туфли. – Сирил не умеет плавать.

– Не умеет? – поразился я. – Мне казалось, все собаки умеют.

– Воистину. Не зря же существует термин «плавать по-собачьи», подтверждающий от природы присущую семейству Canis familiaris способность, – глубокомысленно изрек профессор.

– Способность у него есть, – пояснил Теренс, стягивая носки. – Но использовать ее он не может. Он ведь бульдог.

Теренс, очевидно, знал, о чем говорит. Сирил мужественно греб к лодке по-собачьи, однако морда и нос его скрывались под водой, и вид у него был обреченный.

– Иду, Сирил!

Теренс кинулся за борт, чуть не потопив пса поднятой волной, и поплыл к нему. Сирил перебирал лапами и тонул. На поверхности виднелся только сморщенный лоб.

– К баку, нет, к штирборту, в общем, налево! – крикнул я, роясь в лодке в поисках спасательного круга, который мы, видимо, завалили вещами. – Прямо как на «Титанике», – посетовал я и только потом спохватился, что злополучный лайнер еще не построен.

Теренс держал голову Сирила над водой, ухватив за шкирку.

– Подгребите поближе! – попросил он, отплевываясь, и профессор, взмахнув веслами, чуть не наехал на него лодкой. – Нет, стойте! – крикнул Теренс, всплеснув руками. Сирил тут же скрылся с макушкой.

– К баку! – завопил я. – Наоборот!

Перегнувшись за борт, я подцепил Теренса за воротник.

– Не меня! – выдохнул он. – Сирила!

Вдвоем мы перевалили намокшего, словно губка, Сирила в лодку, где тот немедленно изверг из себя несколько галлонов Темзы.

– Закутайте его в одеяло, – велел Теренс, цепляясь за борт.

– Хорошо. – Я протянул ему руку. – Теперь вы.

– Со мной все хорошо, – ответил он, дрожа. – Сперва Сирила в одеяло. Он простужается в два счета.

Я развернул плед и укрыл мощный загривок Сирила, чуть не сыгравший с ним злую шутку, подло добавив потопляемости, а потом мы взялись за рискованное дело – затаскивать в лодку Теренса.

– Не перевешивайтесь, – командовал он, клацая зубами, – иначе все утонем.

Теренс слушался указаний еще хуже, чем профессор, и постоянно порывался закинуть ногу на борт, отчего лодка кренилась куда опаснее, чем «Титаник».

– Вы нас перевернете, – заявил я, засовывая саквояж под банку. – Не двигайтесь, мы вас втянем.

– Да я уже раз десять так делал, – отмахнулся он и забросил ногу.

Мы чуть не черпнули бортом. Сирил, завернутый в плед, запутался в лапах, пытаясь удержаться, и груда багажа на носу угрожающе закачалась.

– Никогда еще никого не переворачивал, – заверил Теренс.

– Подождите, я по крайней мере вес распределю. – Я отпихнул портплед на место. – Профессор, перейдите сюда, будьте любезны. А ты сидеть, место! – скомандовал я Сирилу, который, волоча за собой плед, шагнул посмотреть, как у нас дела.

– Главное – правильно ухватиться, – сообщил Теренс, передвигая руку.

– Стойте! – крикнул я. – Осторожно…

Теренс перекинул ногу через борт, подтянулся и повис животом на кромке.

– Самому Господу не под силу потопить этот корабль, – пробормотал я, придерживая багаж.

– Весь секрет в равновесии. – Теренс перевалился в лодку. – Вот, видите? – торжествуя, возвестил он. – Пара пустяков.

И лодка затонула.

Как мы добрались до берега, не знаю. Помню, как на меня ехал портплед, словно рояль на палубе «Титаника», а потом захлестывающая волна и попытки вцепиться в спасательный круг, который оказался Сирилом, камнем идущим ко дну, и снова барахтанье в волнах, и вынос утопающего на плече, а потом мы все валимся на берег, хватая воздух ртом, и с нас льет ручьями.

Сирил пришел в себя первым. Шатаясь, поднялся на ноги, отряхнулся, окатив нас дождем брызг, и тогда Теренс сел на песке, устремляя взор на опустевшие воды.

– «И вот уже судно сквозь ночь и мглу, словно призрак, цепями гремя, летит на Нормандский риф…»[30], – процитировал он.

– Naufragium sibi quisque facit[31], – провозгласил профессор.

Теренс не сводил глаз с темной глади.

– Все кончено, – произнес он, в точности как леди Астор, а я вскочил, опомнившись, и кинулся в воду. Поздно, наше судно бесследно кануло.

Едва заметная волна лизала наполовину выброшенное на берег весло, а посреди реки покачивался профессорский чайник – единственные останки кораблекрушения. Никакого саквояжа.

– «И налетел ураган лихой, обрушился на корабль, – продекламировал Теренс. – Сорвал шкипер трос с расколовшейся реи и к мачте дочь привязал».

У Принцессы Арджуманд не было ни малейшего шанса на спасение. Из саквояжа под банкой… Если бы я выпустил ее, когда она замяукала, если бы рассказал Теренсу о находке, если бы перебросился куда нужно и голова работала получше…

– «Потрясенно смотрел на заре рыбак на кипящий морской прибой, – продолжал Теренс. – Мачту с привязанной юной девой несло штормовой волной…»