Книга Путевой обходчик - Валерий Кречетов

Он дождался, пока шаги монстра удалятся во тьму, и устало опустился на рельсы. Вдруг Гром вздрогнул и прошептал:

— Катя!

Снова встал, еще раз зачем-то заглянул в вагонетку. Потом, держась рукой за стену туннеля, побрел назад, время от времени хрипло шепча:

— Катя! Катя, ты здесь?

Но Катя не отзывалась. Ее не было ни на рельсах, ни на земле. Сердце Грома сжалось от тревожного предчувствия. Он подумал, что, вероятней всего, монстр нашел девушку и утащил в свое логово. Но где это логово?

Внезапно Гром остановился. В темноте он увидел мерцающую стрелку, а рядом с ней надпись: «Путевой обходчик». Стрелка указывала направо. Гром повернулся, напряженно всмотрелся во тьму и заметил невдалеке черный зев провала.

На мгновение ему пригрезилось, будто темнота ожила, свилась в клубок и со зловещим шипением скользнула в провал, как огромная змея. Гром качнул головой, прогоняя наваждение, и сплюнул себе под ноги. Фантазия в бою — самая последняя вещь. Нет никаких огромных змей, есть только тварь, которая утащила Катю, чтобы вырвать ей глаза и положить их в грязную банку, пополнив свою жуткую коллекцию.

— Не дождется, — прошептал Гром, затем проверил обойму и вогнал пулю в ствол пистолета.

Не раздумывая больше ни секунды, он повернулся и направился к черной зловещей дыре.

Монстр вошел в свою берлогу. На лице у него была грязная повязка. Он снял рваный плащ, бросил его на стул. Туда же положил автомат и ключи от мотоцикла Шплинта. Оставшись в грязном дырявом свитере, он прошел к столу, достал из аптечки бинт, зубами разорвал упаковку и быстро перевязал рану на руке.

Взяв со стола бутылку водки «Московская», одним пальцем сорвал пробку и, запрокинув голову, долго пил. Успокоился он, лишь когда бутылка опустела. Отбросил бутылку в угол комнаты, достал из ящика стола старый пожелтевший фотоснимок, запечатлевший сотрудников НКВД.

С фотографией в руках он сел в кресло и долго ее разглядывал. Потом положил снимок на полку, наклонился и поднял с пола пустую банку и бутылку с бальзамической жидкостью. Банку он протер какой-то тряпкой, затем откупорил бутылку зубами и наполнил банку вонючей жидкостью примерно наполовину.

Закупорив бутылку, вытащил из кармана брюк носовой платок, развернул его, аккуратно достал две пары глаз и бросил в банку с жидкостью. Поднял банку к лицу, всколыхнул ее, посмотрел, как глаза плавают в бальзамической жидкости, удовлетворенно оскалился и поставил банку с глазами на стол.

Все это он проделал спокойно и привычно, не издав при этом ни единого звука. А потом разлепил безобразные губы и принялся мычать какую-то мелодию, то и дело сбиваясь на звериный рык.

Вдруг он перестал напевать и схватился руками за голову. Из груди его вырвался долгий глуховатый стон. Монстр принялся коротко и методично бить себя кулаками по голове, словно пытался выбить из нее что-то отвратительное, что-то, что безумно мучило его. Судя по всему, ему это удалось: он убрал руки от головы, передернул могучими плечами и снова посмотрел на банку. На обезображенных губах появилось что-то вроде самодовольной усмешки.

— Катя! — продолжал тихонько звать Гром, почти не надеясь услышать ответа. — Катя, ты здесь?

В узком туннеле, куда Гром вошел, следуя указанию стрелки, было пусто, сыро и темно. Пройдя метров десять, Виктор наткнулся на висящий на стене пожарный щит. На нем была лопата с красным, облезшим от сырости черенком. Гром снял лопату и осмотрел ее.

«Неплохо», — подумал он.

Рядом виднелся пожарный ящик. Виктор подошел к нему, откинул сырую крышку и пошарил внутри. Рука наткнулась на ветошь и склянку с машинным маслом.

Ветошь Гром намотал на ручку лопаты, затем обильно полил ее машинным маслом. Проделав эту нехитрую процедуру, сунул руку в карман в поисках зажигалки. Но зажигалки не оказалось. Вероятно, выпала по дороге.

Несколько секунд Гром, хмуря брови, обдумывал ситуацию, потом достал из ящика кусок тряпки, положил его на рельсы и полил остатками масла. Перехватив лопату покрепче, ударил штыком по тряпке. Лопата выбила из рельса фейерверк искр, и пропитанная маслом тряпка ярко вспыхнула во тьме.

— Вот так-то, — произнес Гром и поджег от тряпки сооруженный из черенка лопаты факел.

При свете факела Виктор заметил на полу ржавый лом. Он поднял его и взвесил на ладони. Удовлетворенно кивнув, пробормотал:

— Отлично.

Вооружившись ломом, он повернулся и, освещая себе дорогу факелом, двинулся дальше по узкому служебному туннелю.

Монстр открыл еще одну бутылку водки, сделал пару глотков и поставил ее на стол. Водка почти не давала желаемого результата.

Откинувшись на спинку кресла, он погрузился в полудрему. Перед глазами вставали картины из прошлого и мелькали, как в калейдоскопе, сменяя друг друга. И вдруг мелькание прекратилось, словно механизм воспоминаний заклинило.

Впереди была тьма, и он медленно продвигался по ней. Фонарь на каске сломался, поэтому приходилось пробираться почти на ощупь. Вдруг где-то зашумело, сперва тихо, потом все громче и громче, будто по стенам разом пробежала тысяча крыс, семеня маленькими мягкими лапками.

Он остановился и прислушался. Шум все нарастал и постепенно превратился в гул. Казалось, стены туннеля ожили и запульсировали. Под ногами у него затряслась, заходила ходуном земля.

Первый удар пришелся по плечу. Второй — по каске. Затем камни посыпались градом, сбивая его с ног. «Крепежная арматура!» — успел подумать он, перед тем как огромная каменная глыба ударила его по голове, смяв каску. Что-то ярко вспыхнуло перед глазами, и он потерял сознание.

Неизвестно, сколько он пролежал. Когда он открыл глаза, в туннеле царил мрак. А может быть, его глаза утратили способность видеть? Он хотел поднести к лицу руку, чтобы посмотреть на пальцы, но не смог. Руки словно бы не было.

Он попробовал пошевелить плечами, но и это ему не удалось. Что-то плотно сдавило его со всех сторон. Сперва он не чувствовал ничего. Но потом пришла боль — дикая, нестерпимая. Он лежал, тараща глаза во тьму, и стонал. Час, два, три… Время в темноте бежало иначе. Иногда у него появлялось ощущение, словно он вообще выпал из времени. Как будто вышел из потока в какую-то гулкую неподвижную пустоту. Когда это ощущение пришло впервые, он почувствовал сильное головокружение, и его вырвало.

Потом он привык. Даже перестал чувствовать боль.

«Наверно, я умер, — думал он. — Но где я теперь? В аду? Да, наверно, это ад. Но мучения в аду длятся вечность».

При мысли о том, что он будет лежать тут — один, в полной темноте, изнывая от жажды, — целую вечность, его обуял ужас. И тогда он стал кричать. Слабым, почти неслышным голосом. Он кричал и кричал, и наконец понял, что голос давно отказал ему. Теперь он лежал, придавленный камнями и грунтом, и, как вытащенная из воды рыба, беззвучно раскрывал рот.