Книга Великий де Голль. "Франция - это я!" - Марина Арзаканян

Главным представителем первого тактического направления был Мишель Дебре, возглавлявший группу «социальных республиканцев» в сенате. Он не терял надежды на возвращение генерала к государственным делам и не желал вступать ни в какие отношения с «системой», хотя ему не раз предлагали портфель министра. Перейти из оппозиции в правящий блок Дебре мыслил только вместе с де Голлем. Главой второго направления был Жак Шабан-Дельмас, не раз в период Четвертой республики становившийся министром. Такой же тактической линии придерживался и Жак Сустель.

Во французской политике в середине 50-х годов на первый план постепенно выдвинулась «алжирская проблема». Она возникла, когда в момент правления кабинета Мендес-Франса в Алжире под руководством Фронта национального освобождения (ФНО) вспыхнуло национальное восстание против французских властей.

Алжир занимал совершенно особое место в системе французской колониальной империи. Он был завоеван Францией еще в 1830 году и на протяжении всего последующего времени заселялся европейцами. В середине 50-х годов XX столетия население страны насчитывало примерно 9,5 миллиона человек, из которых более одной десятой составляли французы. В руках этой части населения находилась вся полнота политической и экономической власти в Алжире. Юридически он не считался ни колонией, ни протекторатом, а просто причислялся к заморским департаментам Франции. В течение долгих десятилетий многим поколениям французов со школьной скамьи внушалось, что Алжир является неотъемлемой частью их страны и что защита ее интересов на этой земле – патриотический долг каждого гражданина республики. Именно поэтому правительство Мендес-Франса сразу же после начала восстания взяло курс на его подавление. Началась кровопролитная колониальная война.

В январе 1955 года Мендес-Франс предложил пост министра-резидента Алжира Жаку Сустелю. Он согласился и занимал эту должность в течение года. В заморских департаментах Сустель сблизился с ультраколониалистами, отстаивавшими лозунги – «Алжир – это Франция», «французский Алжир». Будучи министром-резидентом, он даже выдвинул идею интеграции Алжира с Францией.

Особенно сложная для голлистов ситуация создалась накануне парламентских выборов 1956 года. Социалистическая партия во главе с Ги Молле, ЮДСР, возглавляемый Рене Плевеном и Франсуа Миттераном, и часть радикалов, сплотившихся вокруг Мендес-Франса, объединились перед выборами в так называемый Республиканский фронт. «Социальные республиканцы» сначала не хотели заключать никаких соглашений. Однако без них для голлистов шансы попасть в парламент равнялись бы почти нулю. Их движение без де Голля не могло рассчитывать на успех. Раймон Трибуле заметил даже: «Мы понимали, что находимся под угрозой полного исчезновения»{382}. Поэтому накануне выборов Жак Шабан-Дельмас объявил, что «социальные республиканцы» присоединяются к Республиканскому фронту.

Выборы в Национальное собрание принесли большой успех левым. На первое место вышла Французская коммунистическая партия, получившая 150 мандатов. Социалистическая партия заняла 95 мест, радикалы вместе с ЮДСР – 91. Народно-республиканское движение получило 73 мандата, «независимые» – 95. «Социальные республиканцы» сумели провести в собрание только 21 человека. Новый кабинет сформировал Ги Молле. В него вошли лишь партии Республиканского фронта, Жак Шабан-Дельмас занял в правительстве пост государственного министра.

Де Голль продолжал в Коломбэ работу над мемуарами. Летом 1956 года увидел свет их второй том – «Единство». Генерал не вмешивался в дела «социальных республиканцев». Однако верные голлисты приезжали к бывшему председателю РПФ в Коломбэ. Время от времени у него в Буассери появлялись Мальро, Дебре, Сустель, Мишле, Палевски, Терренуар. Голлисты замечали, что их лидер погружен в собственные мысли и в свои, порой отнюдь не политические, замыслы. Однажды, когда де Голль поехал проводить Луи Терренуара на вокзал в Бар-сюр-Об, он показал ему возвышающийся холм недалеко от Коломбэ и рассказал, что, по преданию, великий Цезарь осаждал засевшие на нем войска мятежных галлов. Генерал замыслил установить на холме огромный каменный лотарингский крест, чтобы его было видно издали{383}.

О планах на будущее де Голль ничего никому не говорил. И тем не менее по его отдельным высказываниям и отрывкам из писем было ясно, что он пока не распрощался с мыслью о возвращении в политику. В мае 1956 года бывший председатель РПФ писал генералу Жуэну: «Я тронут твоей верой в меня. Но в настоящий момент я думаю, что мое молчание – это самая впечатляющая, производящая эффект на общественное мнение, позиция. А если я однажды и заговорю, то призову действовать. И тогда, я уверен, мы еще раз будем с тобой вместе»{384}.

В августе 1956 года де Голль с женой совершил третье путешествие по французским колониям. На сей раз он посетил острова Тихого океана – Гваделупу, Мартинику, Антильские острова и Гвиану. Его везде встречали радушно. Генерал выступал с приветственными речами, знакомился с местными обычаями, с удовольствием пересекал океанскую гладь на пароходах. В сентябре он заехал еще на Цейлон и через Корсику возвратился в Париж.

Зимой бывший председатель РПФ приступил к завершающему тому мемуаров – «Спасение». Ему минуло 66 лет. Темными вечерами он сидел в гостиной за пасьянсом в ожидании сводки последних новостей и вспоминал фразу Фенелона[40]– «Часы длинны, а жизнь коротка»{385}. Генерал полностью погрузился в мысли о жизни и ее смысле.

Да, жизнь коротка. Вот уже и зима сменилась весной. Все зазеленело. Де Голль стал больше гулять. Теперь он мог, прохаживаясь по лесным тропинкам и лугам, сорвать для Ивонны первые фиалки и маргаритки{386}. Генерал сделал и первый набросок завершающих страниц мемуаров. Он решил написать о том, как живет сейчас в Буассери, обрисовать свой автопортрет. Отрывок получился совершенно необыкновенный и по стилю, и по содержанию. Де Голль создал маленькую философскую новеллу.

«В моем доме царит безмолвие. Из угловой комнаты, в которой я провожу большую часть дня, я могу все время смотреть вдаль, в ту сторону, где заходит за небосклон солнце. На протяжении четырнадцати километров не видно ни одного строения. Передо мной открываются равнины и леса. Мой взор скользит вдоль холмов, тянущихся до долины заката, а потом перемещается на соседние склоны. Из верхней части сада я охватываю взглядом глухие чащи. Лес так обволакивает собою всю местность, что кажется, будто море бьется об острые выступы суши. Я наблюдаю, как на этот пейзаж опускается ночь. И тогда, созерцая звезды, я чувствую, как во мне пробуждаются мысли о бренности вещей.