Книга Кузен Марк - Элизабет Эштон

* * *

Как Марк и пообещал, он продолжал время от времени напоминать о себе Дамарис. Перед каждым своим приездом он звонил ей, чтобы убедиться, что она сможет уделить ему немного времени, и их встречи проходили на все той же автостоянке. Появляться в магазине или даже приближаться к нему, он отказался наотрез. Заметив это, Мэри назвала его снобом, но Дамарис тут же встала на его защиту, принимаясь доказывать, что это не так. Какими бы причинами не руководствовался Марк, но только обвинять его в снобизме было бы совершенно неправильно. Просто он как будто старался отмежеваться от ее личной жизни. Как-то в разговоре она призналась ему, что ей негде держать Шибу, и тогда он подыскал стойло для лошади в одном из фермерских хозяйств, находившегося неподалеку от ее дома, так что туда можно было быстро добраться пешком. И потом он же подыскал подходящего пони для Дэвида, узнав от нее, что она собирается приобрести такую лошадь для одного ребенка, увлекающегося верховой ездой, убедив ее в том, что ее обязательно обманут, если она станет покупать ее сама.

— Когда такая наивная особа, как ты идет за покупками — весь базар радуется. Любой барышник в два счета обведет тебя вокруг пальца, — сказал он ей при этом, и Дамарис была вынуждена согласиться с правотой его замечания.

Несколько раз они вместе ездили к мистеру Престону, так как ей было необходимо подписать документы, дающие Марку право распоряжения недвижимостью, необходимое для того, чтобы он мог продать поместье; а также другие бумаги, которые, как объяснил мистер Престон, должны были обеспечивать защиту ее интересов.

Проходили эти визиты сугубо официально. Вне зависимости от того, какие личные соображения могли быть у мистера Престона по тому или иному поводу, настроен он был неизменно чисто по-деловому, но иногда Дамарис замечала, что он несколько недоуменно поглядывает на нее. А однажды, когда Марк заявил вслух о том, что никогда больше не вернется в Англию, то даже грустно вздохнул вслед за Дамарис.

Заканчивались эти поездки неизменно за чашкой кофе в кондитерской или же за бокалом хорошего вина в баре какого-нибудь отеля. Марк понимал, что участие в подготовке поместья к продаже давалось Дамарис нелегко, но ни он, ни она ни разу не затрагивали проблему личных переживаний, ограничиваясь лишь кругом вопросов, имеющих непосредственное отношение к предстоящей сделке. Сама Дамарис нередко задавалась вопросом о том, как он может с такой легкостью и без тени сожаления расстаться с домом, где жило несколько поколений его предков, однако, похоже, Марк не был склонен к сантиментам. Он много рассказывал ей об Аргентине, описывая в самых восторженных выражениях огромные скотоводческие хозяйства, многие мили бескрайних пампасов и величие Анд, горных хребтов с безжизненными, каменистыми склонами, протянувшихся вдоль границы с Чили, по сравнению с которыми Альпы кажутся просто грибами. Он также рассказывал ей о веселой жизни в Буэнос-Айрес, и тамошних революциях, которые случались довольно часто. Дамарис чувствовала, что он намеренно пытается абстрагироваться от безрадостной реальности, и что душой и мыслями он уже находится дома, в Южной Америке. Общение с ним было приятным и вместе с тем болезненным. Теперь когда он был потерян для нее навсегда и больше больше не делал попыток к примирению, ее былая любовь к нему вспыхнула с новой силой. В отсутствие бесцеремонной Розиты, было совсем нетрудно забыть о его любви к другой женщине. Он стал для нее тем нежным, заботливым другом, какого она и рассчитывала найти в лице кузена Марка, понимая, однако, что больше не сможет довольствоваться подобными отношениями. Ей было нужно все или ничего, и в конечном итоге ей должно было достаться именно это самое "ничего". Очень часто ей хотелось расспросить его о его планах на будущее, даже о предстоящей женитьбе, как бы больно это не было, но она знала, что никогда не сделает этого. Он старательно избегал любых разговоров на столь интимные темы, и даже ни разу не поинтересовался у нее, чем она занимается в данное время, и какие у нее планы на будущее. Едва почувствовав, что их разговор начинает переходить на личности, Марк тут же менял тему. Иногда Дамарис начинало казаться, что между ними выросла ледяная стена, и хотя она вполне сознавала, что возвела ее своими собственными руками, но только теперь ей отчаянно хотелось разрушить этот барьер. И вот однажды она сказала ему:

— Но ведь, в конце концов, мы навсегда останемся родственника. Так почему же мы не можем быть просто друзьями?

— Мне казалось, что я вел себя очень даже по-родственному, — ответил он. — Я сделал для тебя все, что было в моих силах.

— Да, и я очень благодарна тебе, но ты держишься со мной так отчужденно, так… — Она так и не смогла подобрать нужного слова, чтобы выразить свои чувства.

Они сидели в холле небольшой деревенской гостинице, где остановились на обратном пути из Лонсестона. Из окна были видны скалистые вершины Дартмура, грозно темнеющие на фоне затянутого облаками неба. Они выглядели совершенно неприступными, но еще более неприступным показался ей Марк, заявивший ей в ответ не это:

— Моя дорогая Дамарис, не прикидывайся дурочкой. Надеюсь, ты и сама прекрасно понимаешь, что прежней доверительности между нами нет и быть не может? Во всяком случае, относиться к тебе по-дружески я уже не смогу никогда.

Она взяла со столика свой почти опустевший бокал и отпила еще глоток.

— Интересно знать, почему?

Он глядел на ее длинные черные ресницы, прикрывавшие опущенные глаза, изящный изгиб ее шеи под вьющимися локонами медных волос, и его пальцы крепко сомкнулись на краю столешницы.

— На мой взгляд, это вполне очевидно, — натянуто проговорил он. Давай лучше выпьем еще по бокалу.

Марк направился к бару, и она не сводила глаз с его стройной, подтянутой фигуры, мужественность которой подчеркивал свободный свитер. Он облокотился о стойку и непринужденно заговорил о чем-то с барменшей, довольно миловидной девушкой, которая была тут же очарована его располагающей улыбкой. Дамарис перевела взгляд на хмурящееся небо за окном, с грустью думая о том, что он специально нагрубил ей, будучи не в силах простить ей обиду, хотя сам он был даже рад избавиться от нее. Она посмела обратить внимание на другого мужчину, и теперь его мужское самолюбие было язывлено.

Единственным ее утешением за эти трудные дни были выходные, в частности, субботы, которые всецело посвящались занятиям верховой ездой и прогулкам с собаками. Мэри по субботам была занята в магазине, Хелен хлопотала по хозяйству, а у Дэвида занятий в школе не было. Он быстро научился держаться в седле, и вскоре уже мог сопровождать Дамарис во время верховых прогулок, когда ей хотелось уехать подальше в поля. Вот так вдвоем и в сопровождении собак, она объездили все не асфальтированные переулки и луга в округе, где можно было кататься относительно свободно, не рискуя попасть под машину. Дамарис была слегка обескуражена величиной расходов, сопряженных с содержанием ее "конюшни", но принимая во внимание полагающуюся ей часть суммы от продажи дома, она надеялась, что это будет ей по силам. Фермер, согласившийся разместить у себя лошадей, умилялся, глядя на двух необычных наездников и не скупился на корм, а на неделе, когда позволяла погода, выпускал животных попастись на луг.