Книга Поверь в любовь - Мэри Спенсер

– А какое это имеет значение? – печально спросила она.

– Ты – моя! – яростно взревел он. – Моя жена! Если бы другой мужчина попробовал отобрать тебя у меня, я бы убил его собственными руками! Будь ты сейчас на моем месте, я бы знал, что делать!

– Но почему, Джеймс? – Потому что ты моя! – закричал он.

– А этот стол, – она указала на него, – он ведь тоже твой! И стул. И чашки. Из-за них ты бы тоже убил?

– Чушь! Конечно же, нет!

– А почему? – равнодушно поинтересовалась она. – Какая разница? Чем я отличаюсь от них? Ты ведь не любишь меня, верно? Так, как твой отец любил твою мать. Так что я здесь тоже вроде мебели... как стул, как стол. Вот и все, никакой разницы!

Джеймс уже открыл было рот, чтобы возразить, но вдруг почему-то смешался и опустил глаза.

Взглянув на него, Элизабет вздохнула.

– Я приготовлю завтрак.

Вскоре они пришли к молчаливому соглашению. Каждый вечер, приняв ванну и переодевшись, Джеймс брал шляпу и уезжал из Лос-Роблес. Порой он возвращался домой в темноте, но иногда – уже под утро, как раз к завтраку, который Элизабет по привычке готовила для него. Побрившись и переодевшись, он уезжал на работу, а вечером все повторялось снова.

Все ночи он проводил с Мэгги в ее доме на Вудсен-Хиллз. Они не занимались любовью – просто шутили, смеялись, вспоминали прошлое, а порой опять, как в юности, сломя голову носились верхом. Каждый вечер в элегантной, обставленной еще ее отцом столовой их ждал изысканный ужин. Молчаливые слуги, казалось, с радостью встретили свою молодую хозяйку.

Сидя рядышком, Мэгги с Джеймсом неторопливо ели, наслаждаясь разговором, а свет свечей, которые хозяйка всегда предпочитала лампам, мягко падал на их лица. И много пили – перед обедом шерри, за обедом вино, а потом бренди. За годы жизни с Элизабет Джеймс почти отвык пить, и теперь большей частью вечер заканчивался тем, что, опьянев, он засыпал на диване в гостиной Мэгги.

Что об этом думала сама Мэгги, Джеймс не знал, хотя и подозревал, что она изрядно удивлена, ведь раньше он пил куда больше и никогда не терял головы. Обычно она укрывала его одеялом и уходила, а утром он ее не видел. Но так даже лучше, с немалым облегчением думал Джеймс.

Он уже потерял счет ее попыткам заманить его в постель. Похоже, его стремление не нарушать супружеской верности только подстегивало Мэгги. Но даже тогда Джеймс не мог не заметить во всех ее атаках дешевой патетики. Да, она была по-прежнему прекрасна и соблазнительна, но он больше не хотел ее. И дело даже не в рубцах, обезобразивших ее тело. Просто по сравнению с восхитительно округлым телом Элизабет красота Мэгги тускнела и она становилась похожей на чересчур вытянувшуюся девочку-подростка.

И все же, все же... Джеймс безумно изголодался по женской руке, которая трепетала бы в его ладони, по воркующему женскому смеху, переливчатому и нежному, как пение горлинки по весне, по возможности поделиться самым сокровенным – и все это Мэгги щедро дарила ему.

И это, пожалуй, было самым главным. Только потеряв Мэгги, Джеймс понял, как много значили для него их бесконечные разговоры.

Он старался не думать об Элизабет, слишком это было тяжело. Джеймс любил Мэгги, нуждался в ней... и при этом отчаянно желал Элизабет, желал, как никогда прежде. Он мечтал, что подхватит ее на руки и отнесет в постель, чтобы любить там много ночей, пока не утолит свой лютый голод. Но даже когда он возвращался домой засветло, а потом долгие часы лежал рядом с ней, даже тогда он не осмеливался коснуться ее, изнемогая под гнетом непонятного ему чувства – то ли гнева, то ли вины.

А Элизабет не жаловалась. Спокойно занималась своими делами, будто это не ее муж проводил все ночи вне дома, с другой женщиной. Будто она заранее смирилась и чуть ли не ждала того, что неизбежно должно было произойти.

«А когда это случится, – мрачно думал Джеймс, – она не проронит ни единой слезинки». Элизабет есть Элизабет. Ни одной слезы – по бедному Джону Мэтью, ни одной слезы – по нему.

И, зная это, он презирал себя за свою слабость, за то, что по-прежнему желал ее.

Шли недели, и искры гнева и обида, тлевшие в его душе, разгорались все ярче. Так в сухом лесу крохотный огонек ждет только порыва ветра, чтобы превратиться в ревущее пламя.

Но, думая, что Элизабет спокойно спит по ночам, Джеймс жестоко ошибался.

По правде говоря, вряд ли она проспала хотя бы несколько часов подряд за то время, что прошло с их последнего разговора.

Порой она бодрствовала чуть ли не до утра, выдумывая себе множество всяких дел, чтобы с ее уходом у Джеймса не возникло никаких неудобств. Она варила варенье, консервировала и заготавливала впрок овощи. Банка за банкой выстраивались в кладовой, а в коптильне с потолка в ряд свисали аккуратные связки колбас и свиные окорока. Вся одежда Джеймса была заштопана и приведена в порядок. Детские вещички, вплоть до простынок и одеялец, убраны на чердак вместе с игрушками, которые так любовно чинил Джеймс.

Этим она заполняла свои одинокие ночи, стараясь не думать о том, что сейчас делает муж.

И еще она плакала. Совершенно одна в пустом доме, сидя в темноте, Элизабет плакала и ломала голову над тем, что же ей делать. По всей видимости, именно ей нужно сделать последний шаг – дать мужу свободу. Другого пути она не видела.

Каждую ночь, лежа в постели, она ждала, когда внизу раздадутся его шаги. И в те редкие ночи, когда он возвращался, она делала вид, что крепко спит, отчаянно надеясь почувствовать его руку на своем плече, хотя бы только раз перед тем, как наступит конец.

И вот как-то ночью на лестнице послышался непонятный шорох. Элизабет прикрыла глаза, но что-то вдруг встревожило ее. Она рывком села и прислушалась.

Что-то было не так. Шорох, нет, шаги... Но шаги были совсем непохожи на шаги Джеймса. Кто бы это ни был, он спотыкался, с трудом карабкаясь по ступенькам, и шумел на весь дом.

Трясущимися руками зажигая лампу, Элизабет в страхе гадала, куда Джеймс убрал свои ружья.

Дверь распахнулась в тот миг, когда она коснулась ногой пола. И в дверном проеме она увидела того, кого меньше всего ожидала, – собственного мужа! Но в каком виде!

– Джеймс!

Ей показалось, что он вот-вот рухнет, однако он каким-то образом ухитрился зацепиться за дверь и удержаться на ногах.

– Не спишь, Элизабет? – заплетающимся языком пробормотал он. – Или проснулась? А, понимаю, поджидаешь меня, так?

– Что?.. – протянув руки, она слепо шагнула к нему.

– Не прикасайся ко мне! – злобно рявкнул он, отшвырнув ее в сторону. – Не хочу, чтобы ты даже дотрагивалась до меня!

– Да ты пьян! – ошеломленно прошептала она.

– Это верно. – Глаза его остекленели. – Ну что, будешь ворчать, мисс Ханжа? Собираешься устроить мне головомойку из-за нескольких глотков?