Книга Только один год - Гейл Форман

– Поосторожнее со своей подагрой, – кричит она.

Петра резко поворачивается, стреляя недовольным взглядом. Макс делает вид, что внимательно изучает сценарий.

– К черту всю эту репетицию, – шепчет она, убедившись, что Петра снова сосредоточилась на происходящем на сцене. – Давай напьемся.

* * *

Этим же вечером в баре Макс спрашивает.

– Так почему?

– Почему что?

– Ты не цепляешь девчонок. Если уж не Марину, то кого-нибудь из мирных жительниц в баре.

– А ты? – интересуюсь я.

– А кто сказал, что я – нет?

– Макс, мы же вместе каждый вечер уходим.

Она вздыхает; это вздох намного более взрослого человека, чем Макс, хотя она всего на год старше меня. Поэтому она и не против посидеть на скамейке запасных. Мое время еще придет. Она делает рубящее движение в районе груди.

– У меня сердце разбито, – говорит она. – На лесбах все очень медленно заживает.

Я киваю.

– Ну, так, а ты что? – снова спрашивает Макс. – Тоже сердце?

Иногда я думаю, что примерно так и есть – все-таки я никогда столько не изводился из-за девчонки. Забавно, но с того дня, проведенного в Париже с Лулу, я восстановил отношения с Брудье и друзьями, съездил к матери, мы с ней снова начали разговаривать, и теперь я живу у дяди Даниэля. И играю. Ну ладно, может, последнее не совсем верно. Но зато не случайно. И вообще мне в целом лучше. Впервые с тех пор, как умер Брам, и в какой-то мере лучше, чем и до того. Нет, Лулу не разбила мне сердце. Может, косвенным образом, наоборот, вылечила.

Я качаю головой.

– Так чего же ты ждешь? – интересуется Макс.

– Не знаю, – отвечаю я.

Точнее, я понимаю одно: при следующей встрече я буду знать.

Тридцать восемь

До того как Даниэль уезжает, мы успеваем повесить последние шкафы на кухне. Она почти готова. Еще должен прийти слесарь, чтобы установить посудомоечную машину, мы поставим фартук за мойкой – и все.

– Почти готово, – говорю я.

– Надо только починить звонок и выгрести твое барахло с чердака.

– Точно. Барахло на чердаке. Много там? – спрашиваю я. Не помню, чтобы я столько приносил.

Но все же мы с Даниэлем спускаем около дюжины коробок с моим именем.

– Надо все это выкинуть, – говорю я. – Я уже столько без всего этого прожил.

Он пожимает плечами.

– Как хочешь.

Мне становится любопытно. Я открываю одну из коробок, в ней бумаги и одежда, которые были в моей комнате, не знаю, зачем я решил это сохранить. Я все выбрасываю. Проверяю вторую коробку, и она тоже отправляется в мусор. Потом я дохожу до третьей. В ней лежат цветные папки, Яэль вела в таких записи о пациентах, я думаю, что эту коробку моим именем подписали по ошибке. Но потом замечаю, что из одной папки торчит листок бумаги, и достаю его.

Ветер в волосах

Колеса дребезжат на мостовой

Большой как небо

Я вспоминаю: «Не рифмуется», – сказал Брам, когда я показал это ему, я был так горд, ведь учитель попросил меня прочесть стихотворение перед всем классом.

«И не должно. Это хайку», – ответила Яэль, посмотрев на него недовольно, а меня одарив редкой заговорщической улыбкой.

Я достаю всю папку. В ней несколько моих старых школьных тетрадей, первое письмо, математика. Я заглядываю в другую: тут уже не школьные работы, а рисунки кораблей и звезды Давида из двух треугольников, это Саба меня научил. Много-много страниц. Яэль не была сентиментальна, а Брам ненавидел барахло, поэтому у нас никогда ничего такого не лежало. Я думал, все давно выбросили.

Еще в одной коробке оказывается жестяная банка с билетами: на самолеты, концерты, поезда. Старый израильский паспорт – Яэль – с кучей печатей. Под ним лежит пара очень старых черно-белых фоток. Я даже не сразу понимаю, что это Саба. Я еще никогда не видел его таким молодым и не знал, что есть фотографии, пережившие войну. Но это он, ошибки быть не может. Глаза как у Яэль. И как у меня. На одном снимке он обнимает симпатичную девушку: она темноволосая с таинственным взглядом. Он смотрит на нее с обожанием. Она кажется мне знакомой, но это не может быть Наоми, с ней он познакомился только после войны.

Я надеюсь найти какие-нибудь еще фотографии Сабы с этой девушкой, но обнаруживаю лишь полиэтиленовый пакет со старыми газетными вырезками – на них тоже она. Я изучаю их внимательно. На ней модное платье, а по бокам стоят двое мужчин во фраках. Я подношу вырезку к свету. Текст сильно выцвел, он на венгерском языке, но в нем есть имена: Петер Лорре,[68]Фриц Ланг[69]– это звезды Голливуда, я их знаю, а третье имя мне незнакомо, Ольга Сабо.

Я откладываю фотографии в сторону и продолжаю рыться в коробках. Еще в одной я нахожу бессчетное множество всяких памятных вещиц. Еще бумаги. В следующей – большой желтый конверт. Из него вываливаются другие фотографии: я, Яэль, Брам с отдыха в Хорватии. Я снова вспоминаю, как мы с Брамом каждое утро ходили в доки и покупали свежую рыбу, которую никто не умел готовить. Вот еще один снимок: мы собрались кататься на коньках, в тот год каналы замерзли, так что все схватились за коньки. Еще один: мы празднуем сороковой день рождения Брама, гостей целая толпа, все вышли на берег, на улицу, к нам присоединились и соседи, и мы отмечали всей улицей. Фотографии со съемки для журнала, в том числе тот кадр, из которого меня впоследствии вырезали. Просмотрев всю стопку, я замечаю, что одна фотография прилипла к конверту. Я осторожно ее отделяю.

Из меня вырывается звук, не похожий ни на вздох, ни на всхлип. Он живой, как птица, энергично машущая крыльями на взлете. Потом он растворяется в послеобеденной тишине.

– Ты в порядке? – интересуется Даниэль.

Я не могу глаз отвести от этой фотографии. На ней мы втроем, это мой восемнадцатый день рождения, но не из тех кадров, что я потерял, другая, с другого ракурса, с чужого фотоаппарата. Случайный кадр, один из многих.

– Я думал, что утратил ее, – говорю я, вцепившись в фотку.

Даниэль почесывает висок, склонив голову набок.

– Я постоянно все теряю, а потом нахожу в самых неожиданных местах.

Тридцать девять

Через несколько дней я ухожу на репетицию, а Даниэль уезжает в аэропорт. Так странно думать о том, что я сегодня вечером вернусь, а его не будет. Но я недолго буду жить один. Брудье почти все лето провел в Гааге на практике, сейчас же он в Турции, встречается с Кэндис – она со своими бабушкой и дедом поехала туда отдыхать на две недели. Когда он вернется, будет жить со мной до осени, пока они с Хенком не переселятся в свою квартиру в Утрехте.