Книга Амрита - Банана Есимото

Мы взяли у дежурного администратора ключ от номера и поднялись на этаж. Нас поселили в номер люкс с кухней и маленьким балкончиком, выходящим на улицу. Я немного постояла на балконе, посмотрела на город – декорацию. Такой маленький и переменчивый. Потом я пошла в гостиную и присела там на обитую красным бархатом кушетку. Рюичиро достал из бара две бутылки холодного пива, которым мы и завершили вечер. У меня было такое ощущение, что я прожила здесь всю свою жизнь.

Пока Рюичиро был в душе, я пыталась дозвониться до Эйко, но к телефону никто не подходил. Потом я сама приняла душ, и это отняло у меня последние силы. Мы с Рюичиро забрались в огромную кровать и просто легли обнявшись, как пожилая супружеская пара, у которой за плечами не одно прожитое вместе десятилетие. Перед тем как заснуть, я чмокнула его в щеку и, пробормотав: «Я очень устала», поплотнее прижалась к нему и поплыла в сон, ни на секунду не переставая чувствовать тепло его тела.

Пожалуйста! Пусть это тепло не исчезнет за ночь! Пусть оно останется со мной до утра. Я знаю, что когда-нибудь мы оба умрем, но, если можно, пусть я не буду знать о приближающейся смерти до самого последнего мгновения!

Я заснула сразу же после этой короткой молитвы.

Книга вторая

12. Мемория

Стоило мне открыть глаза, и я сразу почувствовала, что у меня температура. Голова была тяжелой, словно океанский валун. И как это меня угораздило простудиться в тропиках? Фу, как скучно.

Когда Рюичиро в третий раз спросил меня, не хочу ли я пойти понырять вместе с ним и Кодзуми, я пробормотала что-то про давние планы позагорать на белом песочке. Но на самом-то деле я была изрядно растеряна.

Это его «А может, все-таки пойдешь?», и то, как он то и дело оглядывался на меня, собирая все необходимое для дайвинга, и грусть, затаившаяся в глубине его глаз, – я не могла понять, что происходит. Неужели это тот самый неутомимый путешественник, который побывал в одиночку в самых невообразимых местах? Что это с ним случилось?

И тут меня озарило: просто, когда рядом кто-то еще, Рюичиро сразу как бы подстраивается под него, пытается ему понравиться. Есть такой тип людей. Поэтому-то он всегда и отправлялся в свои путешествия один. Иначе было невозможно. И как только я это поняла, на меня накатил приступ невероятной нежности к нему, моему любимому, склонившемуся над разложенным на ковре гидрокостюмом. От избытка чувств я отправилась на кухню и сварила для него крепкий кофе.

– Спасибо, – сказал он, взяв у меня из рук чашку. Я посмотрела через его плечо на балкон, залитый утренним солнцем. Большие красные цветы в горшках покачивались на ветру, впитывая лепестками солнечные лучи.

«Наверное, в какой-то момент он опять станет одиноким волком», – подумала я.

Глупо, конечно, сравнивать, но просто для примера – раньше в Японии были странствующие монахи. Интересно, во время своих странствий они помнили о своих матерях и сестрах, оставшихся дома, или нет?

Я снова посмотрела на улицу и увидела, как к отелю подъехал Кодзуми. А еще через несколько минут я уже махала с балкона вслед машине, уносившей обоих приятелей.

Запах смерти и всепоглощающее чувство одиночества – вот неизменные спутники того, кто провожает – пусть даже ненадолго – любимого человека… Интересно, а тот, кого провожают, тоже испытывает нечто подобное?

После того как Рюичиро уехал, на меня навалилась невероятная лень. Я пошла в спальню и легла на кровать. Сил хватило только на то, чтобы поднять жалюзи на огромном – во всю стену – окне, выходившем на океанский берег. Прекрасный вид! С океана дул освежающий бриз, заставляя неистово танцевать дешевенькие гостиничные занавески из белого тюля. Широкий коридор утопал в солнечных лучах, льющихся сквозь окно в потолке.

Я лежала в одиночестве на кровати и бездумно следила за игрой солнечных бликов. Совсем как в школьном лазарете – придумаешь себе какую-нибудь болезнь и лежишь, отдыхаешь. Я закрыла глаза. И правда, как будто в лазарете! Мне даже показалось, что я слышу школьный звонок и топот множества детских ног по коридору. Как хорошо!

Детство. Нечестные, украденные, но такие приятные сны.

После них каждый раз просыпаешься с обновленной душой…

Занавески танцевали у меня перед глазами. Глядя на них, я задремала. Они были похожи на белых голубей. На белые флаги, развевающиеся на ветру.

Постепенно меня сморил сон.

Я спала и видела, как по ту сторону занавесок разгорается белое мягкое сияние. Прохладное и сладкое. На вид – как огонек гигантского светлячка, на вкус – как грушевый шербет. Сияние приближалось. Вот оно пересекло гостиничный вестибюль, поднялось по лестнице, миновало вазу с цветами и поплыло к дверям нашей с Рюичиро комнаты.

Я чувствовала себя радаром, улавливающим перемещения неизвестного объекта.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Я мгновенно проснулась.

Подошла к двери и в глазок увидела Сасэко. Ну конечно, кто же еще?!

Мои сверхъестественные способности явно ограничивались умением чувствовать присутствие этой женщины.

«Интересно, что ее привело?» – подумала я, отпирая дверь.

– Как дела? – спросила она, проходя в комнату. На ней было пестрое летнее платьице. Казалось, вместе с нею в комнату вошло яркое южное солнце. Ее кожа источала тонкий, жаркий запах солнечных лучей.

– Кажется, я простудилась, – сказала я.

– Это не простуда. Просто ты очень хороший человек. Поэтому духи к тебе так и липнут. К этому надо привыкнуть. Надо найти к ним подход, и они от тебя отстанут.

– Какие духи? У меня же температура.

– Ладно. Неважно, – Сасэко улыбнулась. – Хочешь, попоем немного вместе?

– Попоем?

– Ну да. Споем что-нибудь японское. Например, «Цветок»[22].

– Ты уверена, что я тебе не помешаю?

– Уверена – уверена. Раз, два, начали!

Сасэко затянула, я подхватила. Уже после первой строчки настроение у меня заметно улучшилось.

Сасэко пела высоким чистым голосом. А я пела, как могла. В первый раз за много – много лет. Звук рождался где-то в глубине живота и, поднявшись вверх, легко вылетал через горло. Казалось, еще чуть – чуть, и я увижу его. Мой маленький новорожденный звук.

Мы с Сасэко посмотрели друг на друга и улыбнулись. И наша песня тоже заулыбалась. А если бы мы вдруг загрустили, то и песня зазвучала бы печально. Если вдуматься, то петь совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Где-то на середине нашей с Сасэко песни я очень четко это поняла.