Книга Горизонт края света - Николай Семченко

Вслед за Лёшей я проломился через кусты и очутился на маленькой полянке. Юрта была полуразрушенной: остроконечная дырявая крыша сползла набок, деревянные подпорки подгнили и потому старая ровдуга[54]висела на них склизкими серыми клочьями.

Лёша что-то искал под топчаном, который полукругом опоясывал юрту изнутри. На нём лежало какое-то истлевшее тряпьё, проросшее мхом и бледной лебедой.

– Не могу найти, – сказал Лёша. – Дед говорил, что дощечки лежат под топчаном…

От сырости и затхлого, прелого воздуха юрты щекотало в носу. И ещё пахло чем-то горелым. Присмотревшись, я увидел: на середине сгнившего настила, там, где когда-то, должно быть, находился очаг, лежала кучка седого перла. Тут же, поваленная набок, топорщилась жестяная, проржавевшая мелкими дырками печь.

– Странно, – заметил я. – Пепел свежий. Совсем недавно тут горел костёр.

Лёша растерянно озирался по сторонам. Наконец, он снял со стены какую-то чёрную дощечку.

– Вот дедовы спички, – рассеянно сказал он, продолжая осматривать юрту. – Сохранились, надо же!

– Спички?! Это всего-навсего дощечка!

– Ну да, – иронично прищурился Лёша. – Погляди внимательно: на ней ряд углублений, видишь? В вот специальная узкая дуга из оленьего рога, на ней должен быть ремешок, но, видно, истлел. В дырочку кладётся мох, вставляется сухая ольховая палочка – её-то и вращают с помощью дуги и ремешка…

– А! – догадался я. – По принципу лучкового сверла! Примерно такие «спички» ты сам придумал…

– Предки придумали, – Лёша усмехнулся. – Мы лишь усовершенствуем их идеи..

Он снова присел на корточки, внимательно осмотрел остатки костра, нахмурился:

– Боюсь, мы опоздали. Я, как вошёл, сразу понял: тут кто-то ночевал. Вот и банка из-под тушёнки. Остатки в ней еще даже не заплесневели…

Он пнул закопчённую банку и нагнулся к кучке пепла. В нём валялось несколько полусгоревших веток и каких-то деревяшек.

– Сколько раз говорил себе: поеду, посмотрю дедову юрту, найду те дощечки! И всё некогда – то работа, то рыбалка, то друзья-приятели! – сокрушался Лёша. – Дед до последнего своего дня жил здесь, в Старом посёлке. Не хотел перебираться в Каменный. Когда заболел, мой отец к нему переехал. Похоронили его, как велел, – на костре. Было у стариков такое поверье: душе человека легче уйти к людям вместе с дымом…

Тут Лёша вытащил какую-то обгоревшую дощечку. Огонь не тронул только небольшой уголок, потемневший от копоти.

– Ах, чёрт побери! Не может быть!

Я подошёл к Лёше, заглянул через плечо: в уголке дощечки проступали какие-то значки, напоминавшие геометрические фигуры. Честное слово, у меня дрогнуло сердце, и я бестолково сказал:

– Надо же! Твой дед знал геометрию?

На самом деле я подумал о другом: это, наверное, как раз и есть те самые письмена. Но боялся сглазить.

Лёша держал чёрную дощечку осторожно, его пальцы чуть-чуть дрожали. Он пытался рассмотреть значки, я тоже пробовал уловить в них какой-нибудь смысл, но тщетно: они походили, скорее, на случайные, ради забавы сделанные рисунки. Мы насчитали шесть фигурок, нашли какие-то странные крючковатые линии – дальше ничего нельзя было определить: полную надпись, если, конечно, это была всё-таки надпись, съел огонь.

Отложив находку в сторону, мы обшарили все уголки бывшей юрты, но ничего достойного внимания не обнаружили. Впрочем, Лёша нашёл ещё грубую глиняную чашу и несколько латунных пуговиц. Что и говорить, негусто!

Расстроенные, мы всё-таки развели костер и вскипятили чай со смородиновыми и брусничными листьями. За ним Лёша разговорился.

Говорят, жил среди эвенов простофиля, – рассказывал он. – Охотился плохо, рыбачил плохо. Только одно умел делать хорошо: спать. И тогда старики отдали ему на сохранение эвенскую азбуку. Думали: положит её простофиля в кукуль, будет спать – никуда азбука не девается. Так оно и было: простофиля день спит, другой, третий, встанет – поест, чего ему принесут, и снова на боковую. На беду завелась в его юрте мышь. Нечем ей поживиться у лентяя – сам впроголодь живёт, хорошо, добрые соседи не забывают покормить. Только он мышке ни крошки не оставлял – совсем она отощала, кости да кожа! Добралась зверушка до азбуки и давай её глодать. Благо, она была завёрнута в нерпичью шкуру. Вместе с ней – и не подавилась, во как оголодала! – мышь и съела азбуку. Не скоро люди хватились, что азбуку-то у них тю-тю. А спохватились поздно – одно и осталось: руками помахать, на лежебоку покричать. Но кричи не кричи, а делать нечего: н вернуть письменности, придуманной мудрыми стариками. Вот так лентяй прошляпил нашу азбуку.

– Лёша, я специально брал в библиотеке том эвенских сказок. Мы их на страничке для детей в газете пересказывали. Помнишь? Но подобных историй даже в той книге не было. Первый раз слышу такую быль…

– Если бы мы приехали сюда раньше, то, может, нашли бы дощечки в сохранности. А вдруг да оказались бы они письменами? Не зря придумали старики легенду.

– Не пойму, кому пришло в голову разжигать костёр прямо тут, в юрте?

– Мало ли людей бродит теперь по тундре. Может, какой-нибудь рыбак кипятил чай. Или туристы-экстрималы И сюда они стали доходить! Как же, нетронутый, девственный край, тундра! – Лёша рассердился и сгоряча сплюнул. – Так их растак за леву ногу! Ты когда-нибудь видел в тундре следы вездехода или трактора?

– И не раз! После них остаётся глубокая колея – трудно не заметить.

– То-то и оно: глубокая! Не год и не два травой зарастает. А почему? Особая в тундре земля: сверху – тонкий слой почвы, дальше – мерзлота. Нарушишь покров – и растительность долго не восстановится. К тому же, мхи и карликовые деревца растут десятилетиями, прежде чем станут взрослыми. Тундре особый транспорт требуется.

– Написал бы заметку в нашу газету.

– А, что там «районка» может! – махнул рукой Лёша. – Давай вместе сочиним статейку для какой-нибудь большой газеты: пусть учёные хорошую технику для Севера придумают, и чтобы без ущерба для природы…

Мы говорили долго, спорили, снова заваривали чай из листьев смородины, и опять говорили, а утром, проснувшись, услышали хрипловатый, насмешливый голос:

– Эге! Да тут какие-то ночлежники!

Лёша высунул всклокоченную голову из палатки, обрадовано вскрикнул:

– Дятел!

Через минуту я тоже тискал загорелую до черноты руку Дятла – высокого, поджарого парня. Пожалуй, он отличался редкой мужской красотой: тонкий в талии, крепкий в плечах, прямой взгляд серых, дерзко светящихся изнутри глаз, чёткий рисунок крупных губ, выгоревшие до желтизны пряди светлых волос. Однако внешностью своей он не пользовался как приманкой для слабых женских сердец и донжуаном не был.

– А я удивляюсь: кто это, думаю, расставил тут палатку? – говорил Дятел. – Вроде, Сухая протока пересохла – сюда только по ней и можно добраться…