Книга В поисках единорога - Хуан Эслава Галан

Иной раз в приливе бодрости я пускался в долгие разговоры с Черным Мануэлем, объяснял, что, добравшись до страны мавров, мы должны будем отыскать какого-нибудь купца, имеющего связи с собратьями из Гранады, который обеспечит нам богатого посредника и одолжит денег на удобный и безопасный обратный путь. И поплывем мы домой на большом корабле, а потом присоединимся к неторопливому каравану, не ведая иных забот, кроме как доставить в сохранности рог единорога и останки фрая Жорди. А уж в Кастилии добрые люди нам помогут, на встречу с королем верхом поедем, как подобает. Занятно будет посмотреть, какой наездник выйдет из Черного Мануэля, ни разу в жизни не видевшего лошади. Но пешком идти, как слуге, я ему не дам и при дворе никому не позволю смотреть на него сверху вниз только потому, что он негр. Наоборот, представ перед королем, скажу во весь голос, чтобы и канцлер, и благоухающая мускусом королевская свита слышали: вот этот чернокожий — посмотрите на него — самый благочестивый из христиан и самый верный из подданных нашего короля, ибо ради исполнения его воли покинул свою родину и свой народ, стал жить с нами, перенес бесчисленные страдания, лишения и опасности, не требуя ничего взамен, сотню раз рисковал головой, чтобы лучше послужить тому, кого знал лишь понаслышке, испил и отведал с нами всю горечь бытия. И отныне, добавлю в заключение, я объявляю его равным себе, моим товарищем, и прошу у повелителя милости: пусть женит его на своей подданной и отдаст ему все, что предназначалось мне в награду, — ведь если король обязан ему рогом единорога, то я обязан ему жизнью.

Предаваясь подобным мечтам, беседуя и строя планы, мы продолжали путь по более приветливым ландшафтам и шли так еще два месяца. Попадались нам на глаза и туземцы, не похожие на обитателей Зимбабве, с более светлой кожей, поэтому прятаться мы почти перестали и выбирали дороги получше, упорно двигаясь на восток.

И вот однажды в удушающе жаркий день с вершины большого лесистого холма мы увидели синее море. Я исполнился такого ликования, что слезы навернулись на глаза и хлынули бурным потоком. Казалось, море означает конец всем нашим трудам и горестям, казалось, теперь-то мы скоро будем среди христиан. Все пережитые злоключения и несчастья, измучившие нас до последнего предела, померкли перед этим несказанным блаженством: смотреть на море и представлять себе, что по другую его сторону нас ждет Кастилия. Черный Мануэль, глядя на мои безудержные рыдания, тоже расплакался. Он разделял мою радость — и я крепко обнял друга и про себя повторил клятву отблагодарить его как можно достойнее. Должен отметить, ничто так не объединяет людей, как беды и опасности. Обмениваясь словами утешения, мы начали спуск; Мануэль шел впереди, где нужно, вырезал просеку кинжалом, чтобы мне легче было продираться через заросли тростника и чертополоха. Я плелся за ним, чахлый и обессилевший, едва не падая на каждом шагу. Холм остался позади, а я все любовался сверкающей гладью спокойного моря и мягкой линией побережья, вспоминая устье Гвадалквивира. Я понятия не имел, где мы находимся, но подозревал, что столь долгое путешествие на восток, вероятно, привело не к нашему морю, но к океану на противоположном краю земли. Впрочем, я был счастлив уже тем, что добрался до него, и все расчеты отложил на потом, а сейчас как мог старался ускорить шаг. И вот мы вышли на берег — среди мельчайшего песка там и тут виднелись ракушки всевозможных размеров и форм. Заночевали мы в яме, которую вырыли прямо в песке, и вряд ли на самых роскошных пуховых перинах нам спалось бы лучше. На другой день мы нашли несколько дохлых рыб, выброшенных приливом, крупных и не очень, и съели их сырыми, поскольку развести огонь было совсем не из чего. Подтухшие смердящие рыбины не замедлили вызвать весьма докучливую хворь — двое, если не трое суток маялись мы коликами в животе да поносом. Но, несмотря на боли и слабость, Черный Мануэль каждый день уходил в лес и возвращался с плодами, свежими побегами и травами, которые, как он знал, целительны в подобных случаях. Вскоре, немного оправившись, мы решили идти вдоль берега на север — у меня было ощущение, что так до Кастилии получится ближе. Ни за что на свете я теперь не согласился бы удалиться от моря, ибо сердце подсказывало, что только здесь можно рассчитывать на какую бы то ни было помощь, ежели Господь наш и Спаситель соблаговолит ее ниспослать, невзирая на бессчетные мои оплошности и прегрешения. Песок тянулся вдаль, нескончаемый, как мавританская пустыня, а то и более, день пролетал за днем, и мы останавливались лишь для того, чтобы поесть рыбы, какая выглядела не слишком вредоносной. Ни единого раза ни души нам по пути не встретилось, хоть порой и мерещились люди где-то за деревьями, и тогда Черный Мануэль кричал и махал руками, но никто не отзывался.

Прошло, наверное, чуть больше месяца с тех пор, как мы достигли моря, когда однажды вечером мы заметили далеко впереди огоньки, мерцающие в такт дуновениям ветерка — так видятся костры с очень большого расстояния. Но мы были страшно утомлены и добираться до них не стали, выкопали, как обычно, яму в песке да завалились спать. Однако сон не шел ко мне, и я поднялся прогуляться по берегу. Пытался снова разглядеть костры, но они уже погасли. Списывать их на игру воображения я не торопился, видели-то мы огоньки вдвоем с Мануэлем. Наутро мы тронулись в путь весьма резво, понукаемые желанием дойти до вчерашних костров; когда же остановились перекусить, Черный Мануэль, направившийся под сень деревьев за плодами и побегами, быстро вернулся с сообщением, что обнаружил тропинку, протоптанную явно людьми, а не животными. Позже мы наткнулись на отчетливые человеческие следы, и последние сомнения рассеялись: накануне вечером где-то вдали горели костры. Это заставило нас ускорить шаг, и еще до наступления сумерек мы вступили в чрезвычайно многолюдный городок под названием Софала. Нас окружало великое множество домов из досок и тростника, более прочной постройки, нежели привычные нам негритянские жилища, из чего я заключил, что местные, вероятно, живут здесь постоянно, а не переезжают каждые несколько лет, как иные их сородичи. Эти самые местные выбежали посмотреть на нас целой толпой; кожа у них была светлее, чем у населения внутренних областей, но губы такие же толстые и ноздри расплющенные. Обращенных к нему слов Черный Мануэль не понимал, но вскоре подошли еще люди, с которыми он таки смог объясниться. Беседа тянулась довольно долго: Мануэль рассказал, кто мы и что нам довелось пережить, а негры рассказали, что к ним иногда приплывают на больших кораблях с севера иноземцы со светлой кожей, хоть и не такой светлой, как у меня. Они покупают здесь золото, орехи кола и другие товары. „Мавры! — обрадовался я про себя. — Раз они так близко, а может, и прямо тут где-то сыщутся, значит, возвращение в Кастилию не за горами“. Однако следующее известие меня огорчило: оказалось, корабли на каждое такое путешествие затрачивают по два-три года, поэтому нам ничего не остается, кроме как смириться и ждать.

Делать нечего, я позволил отвести себя в сарайчик, набитый какими-то корзинами, где нам предоставили ночлег. Утром явились трое негров, разбудили нас, дали поесть лепешек и проводили на обширную площадь посреди городка, к солидному дому из кирпича-сырца, выкрашенному в бело-голубой цвет. Как мы догадались, это был дом здешнего алькайда. Из-за двери показался важный старик в льняной сорочке и шляпе из пальмовых листьев и принялся дотошно задавать те же вопросы, что задавали нам его подданные накануне. Черный Мануэль обстоятельно отвечал при помощи одного из тех, кто владел его наречием. Когда алькайд узнал все, что хотел, и, видимо, в целом остался доволен полученными сведениями, он повернулся к нам спиной и, не обронив ни слова напоследок, ушел в дом. Негр, исполнявший роль посредника в переговорах, объяснил нам, что это старейшина Амаро, он-де разрешил нам поселиться в городке и жить как сумеем, главное — не воровать.