Книга Гефсиманское время - Олег Павлов

Криминальное общество, оно такое. Цинизм и вера! Россия поэтому истекала кровью от самосудов, но не братки стреляли в братков, а граждане в таких же граждан. Мы выбрали не правосудие, а суд. И в стране царил террор, разве что не государственный, но в таких же масштабах. Скольких же так у нас казнили – никто не считал. Но в это время в России… отменили смертную казнь! То есть был введен временный запрет на судебное убийство, потому как по условиям Совета Европы наше государство не могло бы в нем иначе состоять: считаться европейским, цивилизованным. Даже тогда, после целого века расстрелов, по колено в крови от криминальных самосудов, общественное наше сознание мучилось и мучилось расставанием с «высшей мерой». Это судебное убийство общество наше признало своим правом, которое оказалось у него отнято! Высшая мера – вот он, наш идеал правосудия. Уничтожение – идеальный приговор. Устрой народное голосование – и тут же вернут. Только обойдутся, если что, даже без него. Государственный статус смертной казни в России – это временный запрет, отмена в режиме ожидания. Продлевается и продлевается… Но в ожидании чего?

Понятно, что если у вас взрываются турбины гидроэлектростанций, потому что кто-то что-то воровал, горят школы и дома престарелых, потому что воровали, – пора устрашать. Отставив разные дикости, невозможные ни в какой цивилизованной европейской стране, как то ставшие уже национальной эпидемией расстрелы милиционерами своих граждан, оправдательный приговор именно в российском суде присяжных криминальному царьку всея Руси, с его последующими похоронами под государственным флагом и прочее, прочее, можно всерьез посочувствовать… Нет, не гражданам – государству, давшему своим гражданам свободу и даже отменившему на какое-то время смертную казнь, выказав невероятную, просто немыслимую со своей стороны к ним гуманность, которую они отчего-то восприняли тут же как его слабость.

Высшая мера – это, по сути, самозащита государства, у которого иных способов спасения, кроме устрашения собственных граждан, больше не осталось. Дикость нуждается в повиновении, она порождает жестокость, но и нуждается в усмирении даже более жестоким отношением. Но, переходя к устрашению, государство наращивает список подобных преступлений, иначе говоря, неизбежно усиливает свою карательную мощь, ограничивая общество в свободах. По «Русской Правде» холопы отвечали за совершённые преступления и проступки перед своим господином. Преступление как покушение на государство, на его священное право… Вот за что казнили, потом расстреливали. Идеальный приговор – это в прямом смысле слова «государственное убийство», то есть утилизация государством своих виновных в преступлениях перед ним же рабов. Наказывать государство очень скоро может даже за преступный умысел, как это и было в России, когда оказывалось преступлением «свободомыслие». Но само такое общество, признавшее государство господином, – преступно. Потому что бесправие, произвол – это норма существования в нем… Мы разлагаем своих же чиновников, свое же государство, покупая право нарушать закон. Разложение полное – когда покупается право действовать по закону. Суды присяжных, говорите? Суды, то есть правосудие, в которое никто в России не верит? Когда коррупция достигла в обществе чуть ли не своего апогея? И потом пиши, что правительство в России – это «единственный европеец»… Когда возвращается преступная наша историческая реальность, страна господ, страна рабов, чтобы карать – но беспощадно, безбожно.

Государство с его правом казнить…

Которое неподсудно.

Чужая империя

Тревожили чеченцы набегами границы Российской империи – но в том диком поле, между чеченами и казаками, это было задушевной враждой, грабили и те и другие. Но в пограничной вражде наши народы так и не сделалась бы врагами – больше известны случаи куначества между горцами и казаками. Но чеченцы и русские – враждебны теперь именно как народы. Русские пошли покорять горские народы, расчищая Российской империи пути на Юг. Империя не смогла решить «чеченский вопрос», поглотила Чечню, но не проглотила. В расплату за это – состояние непрекращающейся «гражданской войны» с чуждым своенравным народом.

Судьба малых народов под боком у империй только в другие эпохи была предрешена. Они делались разменными монетами в масштабных международных договорах, их территории в масштабах имперских войн рассматривались всегда как буферные – то есть как территории для выяснения отношений между империями. Россия остается империей вплоть до нынешнего времени, однако возросло значение судеб малых народов в мировой политике. За их территории идет борьба и по сей день всего лишь как за буферные, но их свободу внешне отстаивает уже все мировое сообщество. Даже не обладая суверенитетом, они, эти народы, албанцы или чеченцы, являются субъектами международного права – международных деклараций о правах человека. Бескровно отошли от империи народы, вполне сравнимые по численности с чеченским – скажем, эстонцы. Но из Чечни империя уходит с боями, все еще осознавая чужое там как свое, кровное. Живя по законам нового мирового порядка, состоя в «европейских советах» и так далее, Россия продолжает войну, история которой уходит корнями в почву еще двух веков, да и с народом, не признающим других правовых норм, кроме кровной мести.

Русские – имперская нация, но кто осознаёт сегодня в России государство как свое, в каких границах? Чеченская война дает на этот вопрос свой однозначный ответ: если еще возможно силой оставить национальное меньшинство в составе имперского государства, то нельзя никакой силой остановить исхода русских с тех земель, где они сделались изгоями. Это прежде всего русские стихийно отрицают границы собственного государства и больше не представляют для себя жизни в составе мстительной мусульманской Чечни, где всякое его, имперского государства, присутствие, кроме военного, – давно уже мнимость. Могут сказать: исход русских как раз и остановит военная имперская машина, подавляя волю чеченцев к независимости, и не было бы этого исхода, примени государство еще раньше силу. Но ведь применяло, да и не раз… Имперская сила, пусть и под названием «советской», всего каких-то пятьдесят лет назад прошлась катком по чеченцам: выселяли всем народом в 40-х годах, и сталинская эта тактика «переселения» была даже гуманней ермоловской тактики «выжженной земли», но жертвы среди чеченцев все равно были огромны.

Что ненависть чеченцев к русским естественна и неотвратима как месть – об этом почему-то не говорят со всей ясностью. Когда в 90-е годы выплеснулась она на русских насилием, сродни такой же этнической чистке, то об этом-то опять же умалчивалось. Чеченцы мстят русским, а нам талдычат про какое-то их «неподчинение федеральным законам», как будто это какие-то марсиане спустились в Чечню с небес и нарушают порядок, который там-то на деле возможно установить не иначе, как превративши эту землю в пустынный марсианский ландшафт.

Во время войны понятие «мирное население» не существует. У нас пеняют на американцев – для тех Югославия была таким же объектом бомбардировок, а нас-то учат они соблюдению прав человека в Чечне. Но эти бомбардировки югославских городов были настоящей войною: блок государств совершил нападение на суверенную страну. Чеченцы – граждане РФ, тогда как сербы оставались сербами, а не числились как граждане за какой-нибудь Миннесотой или Арканзасом. И тогда война в Чечне есть действительно война государства со своими гражданами. Тогда население Чечни мы признаем на основании своих же законов сплошь как сограждан и ведем против них же боевые действия.