Книга Чеслав. Воин древнего рода - Валентин Тарасов

— Чего тебе? — зло и как-то скрипуче скорее выкрикнула, нежели спросила Мара.

Под впечатлением увиденного и от обжигающей его злости Чеслав даже не нашелся, что ответить.

— Язык отсох, парень? — не давала ему спуску хозяйка.

— Не отсох…

— Говори тогда, зачем пришел?

Да, наверное, не на шутку рассердил он старую отшельницу. Вон как вызверилась! Такой он ее еще не видел. Неужто только потому, что он заглянул в ее тайну? А то отчего же?!

— Я узнать пришел, что в городище стряслось?

Мара посмотрела на него долгим взглядом, в котором уже совершенно не было злости, а только усталость, говорящая о множестве прожитых ею лет. Затем она отвернулась и, уставившись на языки огня, как-то обессиленно произнесла:

— Голубу утром мертвой нашли…

«Вон какое эхо в этой пещере! Раньше никогда не замечал такого… Мара сказала, что… Голубу… Голубу?..»

К удивлению самого Чеслава, он ничего не почувствовал. Ни острой боли, ни волнения. Вот только почему-то слова, сказанные Марой, то как будто приближались к его ушам, то удалялись и, ударившись о каменные стены пещеры, снова возвращались к нему… А он, словно часть этой безучастной пещеры, не хотел принимать эти навязчивые звуки и осознавать их страшный смысл.

Голуба!.. Вот и ответ на все знаки… Она была… Была… Сколько он себя помнит, она всегда была рядом. С ней они росли, взрослели, с ней он впервые познал, что значит быть с женщиной… Она была его первой женщиной!.. Нет, он не испытывал к ней тех чувств и переживаний, как к Неждане, но она была частью его семьи, его жизни. И вот теперь ее нет…

— Кто ее? — после довольно продолжительной паузы выдохнул Чеслав.

— Никто не знает, — по-прежнему глядя на огонь, ответила Мара.

— А ты что скажешь? — Чеслав наконец-то сдвинулся с места и, подойдя к костру, сел напротив знахарки, чтобы видеть ее лицо.

Мара перевела взгляд с костра на гостя, и в ее глазах снова появился колючий холод.

— Мне откуда знать?

Но Чеслава это не смутило. Он хотел знать. Ему нужен был ответ.

— А те… с кем ты… говорила… не сказали? — тщательно подбирая слова, но очень твердо, словно вбивая колья в неподатливую землю, спросил, а вернее, потребовал Чеслав.

— О чем ты, парень? — Выцветшие, словно опаленные костром брови старухи прыгнули вверх, а глаза метнули молнии.

Такие это были молнии… И как это у нее получалось?

— Привиделось тебе чего-то… Бредила старуха, с прошлым своим говорила, а ты уж и вообразил.

Мара хотела встать, но Чеслав остановил ее, порывисто схватив ладонь знахарки обеими руками.

— Ты, Мара, младенцем меня первая на руках держала и знаешь не хуже близких. Я не угроза твоим тайнам. Поэтому прошу, скажи, что знаешь.

Чеслав, как когда-то в детстве, выпрашивая какое-то диковинное лакомство, стал гладить ее сухую и шершавую от времени руку.

Глаза старухи потеплели, лицо разгладилось от суровых складок, а на губах появилась снисходительная улыбка.

— Нечего мне тебе сказать. Было бы что, — ответила она и, видя в лице парня разочарование, уже без улыбки добавила: — И они молчат! Тебе самому придется искать ответы, Чеслав… Так они раньше говорили…

Они посидели какое-то время молча, каждый думая о своем, а может, и об одном и том же. Дым от костра ровной струйкой устремлялся вверх, туда, где в каменном своде была прореха, и дальше…

Мара вывела юношу из задумчивости, высвободив свою руку из его ладоней.

— Ох и путано все… Как же путано все, Мара! — со вздохом произнес Чеслав. — В лесу вот видишь след и знаешь, кому он принадлежит, а потому следуешь за добычей. А тут что ни след, то и загадка: чей он? Пока по одному идешь, с пятóк других с тропы сбивают. Один из следов-то как раз к Голубе и привел…

— Вот тебе и первый ответ, парень: девку неспроста сгубили, — цепко подхватила его размышления Мара. — Тот, кто отца твоего, Велимира, порешил, тот наверняка и Голубу… Видать, знала что-то покойная… А зверь, что рыщет по округе, почуял опасность. Вот и лютует… Путает след…

С утра следующего дня племя вознесло на костер тело Голубы. Еще одна душа, оторвавшись от утеса, отправилась в городище к предкам…

Чеслав, спрятавшись неподалеку — теперь ему постоянно приходилось прятаться! — с печалью наблюдал за ритуалом, установленным поколениями его народа так давно, что на вопрос «когда?» могли ответить только боги и утес, если бы он мог заговорить. Юноша видел, как взвился над каменным выступом, нависшим над рекой, огонь кострища. Слышал, как поплыли над речной гладью терзающие душу голоса плакальщиц.

Чеслав не видел Голубу мертвой, а потому и помнить будет живой…

Завершив ритуал, народ потянулся к городищу. Шли, почти не общаясь между собой. Второе подряд убийство, непонятно кем совершенное, словно придавило его соплеменников, накинув на них покров уныния и боязни. На тропе появились парни, и среди них друг его Кудряш. Но даже он, всегда такой говорливый, шел молча. Чеслав наблюдал, как рядом с прочими шла поддерживаемая Нежданой Болеслава. Обе были заплаканы. Чеславу очень хотелось, чтобы Неждана хотя бы на мгновение посмотрела в его сторону, но девушка шла с опущенной головой. О чем думала? Явно не о нем. Позади остальных брел Ратибор. Он ступал не по-молодецки тяжело, будто к его ногам привязали по камню. Широкие плечи его поникли, а лицо застыло, словно лед сковал его посреди лета.

«Вот кто мог бы поведать мне о Голубе, — подумалось Чеславу. — Эх, если бы кликнуть Ратибора можно было!..»

Как будто прочитав его мысли, Ратибор, понемногу отставая от других, незаметно сошел с тропы, ведущей в сторону городища, и направился в гущу леса. Чеслав поспешил на встречу с братом.

Они встретились у поваленной бурей березы. Какое-то время молча смотрели друг на друга, а потом все так же безмолвно обнялись. Чеслав, видя, как тяжело брату, готов был принять часть этой непосильной ноши на себя. Постояв, парни сели рядом на уже высохший от времени березовый ствол.

Только тогда Чеслав спросил:

— Тяжко?

На лице Ратибора не дрогнул ни один мускул.

— Минется.

Даже сейчас, наедине с братом, Ратибор не хотел показать, насколько болезненна его рана. И только необычная для него бледность, покрывшая лицо, предательски выдавала глубину его горя.

Помолчав, Ратибор неожиданно заговорил сам:

— Я в ту ночь сказал ей, что женой своей назову. У нее слезы накатили и хлынули что ручьи, так возрадовалась, горлица. Уж как она и ласкалась ко мне! — Печальная улыбка воспоминания слегка коснулась его губ. — Мне ведь она давно люба. Да и я ей был… Вот только отец… и слышать не хотел. Как ни просил его, чтобы взять мне Голубу за жену, ни в какую. Для блага племени другую мне прочил. А я уж сколько ни перечил, но волю его выполнить решил. Ух, как она убивалась от того, бедная, исстрадалась вся… Я ведь не сразу ее разглядел, а только когда ты с ней бывать стал, понял, что не все одно мне, злился. Да против отца негоже ведь идти, а то его воля была, чтобы она и с тобой…