Книга Пять рассерженных мужей - Людмила Милевская

— Тома! Что я должна найти? Деньги или Даню?

— Мерзавца Даню и бабки. Впрочем, Мама, если бабки найдёшь,Даню можешь оставить себе.

Мишель по-прежнему покрывал поцелуями мои руки и шептал:«Любимая, любимая.»

— Ах, Тома, — томно ответила я, — какие там бабки? Нусколько там этот Даня украл?

— Три штуки баксов! — горестно отчиталась Тамарка.

Я мысленно (продолжая наслаждаться поцелуями Мишеля) Тамаркуосудила: «Восемь штук за каких-то паршивых котов мне отвалила, глазом неморгнув, а родному Дане уже три штучки пожалела.»

Тамарка же, о моих мыслях не подозревая, лютовала:

— Три штуки баксов, Мама! Три штуки! Только вдумайся в этуцифру!

— Вдумалась.

— И что? — насторожилась Тамарка.

— Ах, Тома, не мелочись.

— Что?!!!

Рёв, который услышала я, не передать никакими словами. И,спрашивается, из-за чего?

— Мама! Ты невозможная! Или ты издеваешься, или сошла с ума!Третьего не дано, — постановила Тамарка.

Торжествуя, я её обломала:

— Ошибаешься, Тома, дано. Не издеваюсь и не сошла с ума, а,раз уж из-за сущей мелочи в таком ты угаре, жалкие три штуки баксов тебе верну.

Тамарка растерялась:

— Вернёшь за Даню?

— Да, за Даню верну, чтобы ты разрыв сердца, ненароком, неполучила.

Тамарка хищно спросила:

— Когда вернёшь?

— Когда хочешь, хоть завтра.

— Верни, Мама, сегодня…

— Сегодня не могу.

— Почему?

— Говорю же, страшно занята.

— Да чем же, чем, черт тебя побери? — вызверилась Тамарка.

— Безотлагательно становлюсь графиней, — с достоинствомпояснила я, добавляя: — Свои три штуки получишь завтра.

И тут Тамарка опомнилась и тем вопросом задалась, которымдавно должна бы задаться.

— А что это ты вдруг такая щедрая стала? — спросила,наконец, она.

И я с удовольствием ей ответила.

— Щедрая? — с нотками превосходства воскликнула я. — Чтотакое для меня, для владелицы замка под Парижем, какие-то жалкие три тысячидолларов? «Тьфу» это для меня!

Тамарка онемела.

«Любимая, любимая,» — продолжая покрывать меня поцелуями,шептал Мишель.

— Громче! Громче! — попросила я.

И он закричал прямо в трубку:

— Любимая! Любимая!

Тамарка очнулась.

— Мама, что-то не поняла, ты где?

— В китайском ресторане.

Сказала и сразу пожалела, так плохо эта информацияотразилась на Тамарке. Бедняга страшно запаниковала.

— Что?!! — закричала она и тут же начала убиваться. — Так яи знала! Так и знала! Какая у нас беда! Роза! Роза! Скорей! Скорей сюда! Мама!Наша Мама в дурдом угодила!

Ну как тут не рассердиться?

— Тома, — возмутилась я. — Зачем ты Розу зовёшь? Мало ейсвоего горя?

— Ну как же, Мама? Как же не звать Розу? Она же у насгинеколог, не самой же мне вызволять тебя. Розу каждая собака в городе знает.Пускай она…

— Собака?

— Да Роза! Роза! — психуя, пояснила Тамарка. — Пускай Розапозвонит в дурдом и попросит, чтобы тебя отпустили. Мы сами будем тебя лечить.

«Ах вот оно что!»

— Тома, нельзя быть такой завистливой, — попеняла я подруге.— Да, со мной приключилось счастье, ты стоически должна это стерпеть, а немечтать о дурдоме. Выбрось глупые мысли.

И, чтобы у неё не возникало сомнений, я подробно рассказалаза какого красавца замуж выхожу, какой он граф, и какой у меня теперь замок подПарижем, с лакеями и камином.

Не успела закончить я, как запричитала и Роза — думаю она спараллельного телефона наш разговор слушала.

— О, беда! Беда! — закричала она. — Сонька наша и в самомделе в дурдом попала! Горя своего не перенесла! Это все на совести Юльки!

— И Женьки! — вставила Тамарка.

— Никогда им этого не прощу! — заключила Роза. — И никто непростит им!

Тут уж, забыв о блаженстве и счастье, распсиховалась и я —довели.

— Да почему сошла с ума? — завопила я, горюя, что Мишель такрано увидел меня с противоположной, невыгодной стороны. — С чего вы, глупые,взяли? Так счастлива ещё никогда не была!

— Как с чего взяли? — удивилась Роза. — Сама же сказала, чтов китайском ресторане сидишь, и это после сообщения о том, что становишьсяграфиней.

— Да, Мама, да, — подключилась и Тамарка. — Это нонсенс.

— Ты же китайской кухни терпеть не можешь, — перебивая её,напомнила Роза.

— А тут вдруг жрёшь лягушек, червей и становишься графиней,— опять встряла Тамарка. — Что должны мы с Розой думать?

— Только то, что я замуж за графа выхожу, — отрезала я. — Ипочему обязательно червей? Ем утку по-пекински. Тут много есть сносной еды.Согласна, покойная бабуля моя утку готовила значительно лучше, быстрей ивкусней, но сама посуди, где китайцам взять такую бабулю?

— Мама! — взвизгнула Тамарка. — Не заговаривай нам зубы! Посуществу говори!

— По существу: становлюсь графиней, как бы противно вам этоне было.

И я обратилась к Мишелю:

— Скажи им пару ласковых, дорогой.

Мишель перестал меня целовать и спросил:

— Кому?

— Моим подругам.

— Жёвузансю'и трэрёконэс'ан, — сказал он, и Роза с Тамаркойнамертво замолчали.

Я испугалась:

— Что ты им сказал?

— Я вам очень признателен, — перевёл мне с французскогоМишель, будто Роза и Тамарка когда-то этот неповторимый язык знали.

Я, торжествуя, спросила:

— Теперь вы поняли?

Отличный эффект!

— Мама, ты что, и в самом деле замуж выходишь? — забыв и продоллары и про Даню, горестно вопросила Тамарка.

И Роза за ней:

— Сонька, неужели ты замуж выходишь?