Книга Весеннее пробуждение - Тери Дж. Браун

Каждое утро и перед сном она молилась о его безопасности.

Виктория знала, что Кит жив, потому что в последнем письме Колин упоминал о встрече с ним. Она много раз перечитывала эти несколько строчек: «Недавно случайно встретился с Китом. Мы выпили в офицерской палатке, и он спрашивал о тебе и Ровене. Выглядит неплохо, хотя и похудел, и все так же лишен почтения ко всему на свете».

Получив письмо, Виктория едва не прыгала от радости, пока не посмотрела на почтовый штемпель и не поняла, что весточка добиралась до нее целых четыре недели. Поэтому ей удалось узнать лишь, что не так давно Кит еще был жив и здоров, однако никто не мог поручиться, что сейчас он, да и сам Колин, все еще в безопасности. Неуверенность в завтрашнем дне, постоянная тревога и сомнения медленно, но верно истончали ее нервы, и Виктория уже сама не могла сказать, сколько еще выдержит.

Ей хотелось узнать у Колина, не упоминал ли Кит о ее письме, но, подумав, она решила не спрашивать об этом. Если бы Кит хотел протянуть руку примирения, он бы так и поступил. Виктория стянула с кровати лоскутное одеяло и набросила на плечи. Уголь теперь стал редкостью, и согреться удавалось лишь у печки в общей комнате на первом этаже либо на работе.

Сегодня у нее выдался выходной, но после обеда она все же собиралась вернуться в госпиталь. А что еще делать в объятой войной стране, если не помогать любым способом, каждую секунду? Виктория брала у домовладелицы книги, писала письма, но душа ее постоянно стремилась назад, в госпиталь, где она могла поболтать с ранеными, написать записки домой тем, кто не мог писать сам, или почитать стихи, чтобы отвлечь их от увечий и боли. Глэдис сегодня дежурила, так что Виктория была одна в тесной комнате, замерзшая и измученная мрачными мыслями.

Взглянув в окно, она вдруг заметила спешащую по тротуару Глэдис. Виктория нахмурилась, скинула с плеч одеяло и побежала вниз.

– Что случилось? – воскликнула она, сбегая с лестницы.

Все работники госпиталя жили в постоянном страхе, что немцы подойдут слишком близко и придется эвакуироваться. Конечно, никто всерьез не ожидал наступления так далеко от линии фронта, особенно если учесть, что обе стороны отложили крупные военные действия до весны, но разве в такое неспокойное время можно быть в чем-нибудь уверенным?

– Ничего, – удивленно распахнула глаза Глэдис. – Сегодня почту принесли рано, а мне как раз нужен перерыв. Я думала, ты захочешь прочитать свои письма.

– О, большое спасибо!

Виктория взяла у нее тонкую стопку писем, пристально взглянула на соседку и нахмурилась:

– С тобой все в порядке?

Она переживала за Глэдис – та часто плакала перед сном, а красивые губы то и дело крепко сжимались, словно девушка изо всех сил старалась не закричать.

– Настолько, насколько это возможно, пока я не окажусь дома, в собственной постели. Боже, мне кажется, что я просплю неделю кряду.

– Хочешь выпить чая или кофе перед тем, как пойдешь обратно?

Глэдис отрицательно покачала головой, и Виктория с облегчением вздохнула. Ей не терпелось прочитать письма прямо сейчас.

– Нет, сестры начнут волноваться, если я задержусь. Ты ведь придешь попозже?

Виктория кивнула, и Глэдис поспешила обратно в госпиталь. Прижимая к груди конверты, Виктория уже предвкушала те радостные минуты, когда начнет читать.

– Элоиз, у нас есть чай или кофе? – спросила она.

Домовладелица и ее молодая племянница уже хлопотали на кухне, готовили обед. Военные обычно ели в столовой, но часть жильцов этого огромного дома не имела отношения к армии, а состояла из обеспеченных беженцев, уехавших подальше от фронта. Элоиз указала на дровяную плиту:

– От завтрака должно было немного остаться. Если остыл, скажите. Я сделаю еще.

Элоиз ей симпатизировала, поскольку они обе любили книги, к тому же Виктория говорила на французском, как на родном языке.

Виктория налила себе кофе и присела за длинный деревянный стол. Кухня в доме была оборудована в типично французском стиле: беленые стены, на потолке низкие балки из темного дерева, огромная двойная фарфоровая раковина, белая плитка на полу. Виктория считала ее самой жизнерадостной комнатой в доме и предпочитала проводить время там, а не в формально обставленной и довольно промозглой гостиной, где отдыхали другие постояльцы.

Перебирая письма, Виктория сразу узнала аккуратный почерк Элейн и изящные завитушки тети Шарлотты. Когда она прочитала имя на третьем конверте, сердце ее бешено заколотилось.

Кит.

Глядя на ровные печатные буквы, она не могла понять, почему медлит вместо того, чтобы тут же вскрыть конверт. Наверное, боится узнать, что внутри. Виктория отпила кофе и обнаружила, что руки дрожат.

– Хороший кофе? – спросила Элоиз, подавая нож для писем.

Виктория моргнула и непонимающе уставилась на нож.

– Кофе отличный, спасибо.

Так и не решившись прочесть, она опасливо отложила конверт, словно неразорвавшуюся бомбу, и взяла письмо от Элейн. Потребовалось несколько попыток, чтобы сосредоточиться на буквах, но вскоре Виктория уже слышала в голове мелодичный, беспечный голос кузины:

Дорогая Вик!

Праздники прошли мрачно и грустно, как и следовало ожидать в такое время. Все пытались веселиться и не заговаривать о войне, ведь вокруг столько женщин – матерей и жен, чьи близкие погибли или сражаются на фронте. Но, естественно, все только об этом и думали, а потому разговоры не завязывались, а если завязывались, то быстро затухали. Конечно, я все понимаю, но просто обидно, особенно если вспомнить, как чудесно было прежде. Помнишь прошлый год, когда вы с Ровеной встречали Рождество в Саммерсете и все мальчики собрались на праздник? А помнишь драку на балу для слуг? В этом году обошлись без танцев, да и в целом без развлечений. Но только подумать, я жалуюсь на скуку, когда ты не покидаешь госпиталя, а наши мальчики храбро сражаются на фронте. Ты назовешь меня поверхностной – и будешь не права. Нет, конечно, я действительно легкомысленная, но не в такой же степени! Просто мне хочется вернуться обратно в то время, когда нам ничего не угрожало.

Зато напоследок я приберегла хорошие новости… Я стану тетей! Да, Аннализа ждет ребенка. Мне следовало догадаться, ведь она заметно округлилась, но я думала, что она налегает на бисквиты и кексы, потому что переживает за Колина. Да и сама помнишь, Аннализа всегда была склонна к полноте. (Кто бы говорил!) Но, как выяснилось, она ждет ребенка, а меня следует покарать за дурные мысли. По крайней мере, появление малыша станет хорошей новостью, а хорошие новости сейчас нужны всем нам. Когда я оглядываюсь на прожитую жизнь, меня посещают сожаления – сколько всего я бы сделала по-другому, если бы знала, что пройдет несколько коротких лет – и мир изменится! Но не стоит; я начинаю впадать в меланхолию, а ведь собиралась ободрить тебя.