Книга Страна смеха - Джонатан Кэрролл

– Он разговаривал со мной незадолго до смерти. Чисто случайно... Я вошел, когда он дремал – и говорил во сне.

– Ты испугался?

– Да. Где мои штаны?

– Ты не выглядишь испуганным.

– Если я замру хоть на секунду, меня паралич разобьет. Где мои чертовы штаны?! – Я вскочил и заметался по комнате. Я был до смерти перепуган, до изнеможения затрахан и снедаем дьявольским любопытством.

Она схватила меня за ногу и притянула к себе:

– Хочешь, чтобы я тебе все объяснила?

– Что объяснила, Анна? Может, все-таки отпустишь меня? Какого черта тут еще объяснять?

– Про Гален. Про папу. Все от начала до конца.

– Ты хочешь сказать, что все это время лапшу мне вешала? Просто чудно. Черт, где моя рубашка?

– Пожалуйста, перестань, Томас. Я говорила тебе правду – но не всю правду, а только часть. Пожалуйста, хватит мельтешить. Я хочу рассказать тебе все, и это важно!

Я заметил, что край моей рубашки торчит из-под подушки, но голос Анны звучал так твердо и настойчиво, что извлекать ту я не стал. Рядом с кроватью стояло большое старое кресло “миссия”[84]с откидной спинкой и съемными подушками, и я сел. Я не хотел, чтобы Анна трогала меня, пока не выговорится. Уставившись на свои босые ноги, я ощутил, как холодит пятки деревянный пол. Смотреть на Анну я не хотел. Я даже не знал, смогу ли на нее посмотреть.

Снаружи раздался автомобильный гудок. Возможно, старина Ричард Ли приехал составить нам компанию. Мне подумалось, что-то сейчас делает Саксони.

Анна прошлепала к шифоньеру, всегда напоминавшему мне “железную деву”, открыла дверцу и частично скрылась в его недрах. Я боялся прямо смотреть на нее, пока не убедился, что она не может меня видеть. Посыпались одежда и обувь. Вылетела сандалия, следом – тяжелые деревянные плечики. Чуть позже появилась Анна с серым металлическим сейфом размером с портативную пишущую машинку. Она открыла его и вытащила голубой блокнот на железной спирали. Поставив сейф на пол, Анна пролистнула первые страницы блокнота.

– Да, вот. – Она еще раз глянула и протянула блокнот мне. – Страницы пронумерованы. Начинай примерно с сороковой.

Я начал – и снова увидел знакомый странный почерк, наклонный и размашистый, бурые поблекшие чернила из авторучки. Дат на страницах не было. Один непрерывный текстовой поток. Никаких рисунков или абстрактных каракуль. Только описания Галена, штат Миссури. Гален с востока, Гален с запада – со всех сторон. Каждая лавочка, каждая улочка, имена людей, и чем они зарабатывают на жизнь, кто кому кем приходится, как зовут детей. Очень многих я знал.

Порой описание занимало десять, а то и двадцать страниц. Изгиб бровей такого-то мужчины, цвет едва проступающих усиков над женской губой.

Пролистав блокнот, я убедился, что ничего другого он не содержит. Франс провел инвентаризацию всего городка, если такое возможно. Я с подозрением перевернул последнюю страницу. В самом конце было написано: “Книга вторая”. Наконец я поднял взгляд на Анну. Она стояла спиной ко мне, глядя в окно.

– И сколько всего таких книг?

– Сорок три.

– И все такие же? Перечни и описания?

– Да, в первой серии только перечни и мелкие детали.

– Что такое “первая серия”?

– Галенская первая серия. Так он это называл. Он знал, что прежде чем браться за вторую серию, надо составить что-то вроде Галенской энциклопедии. Город и все в нем, как он их воспринимает. На это у него ушло два года с лишним.

Я положил блокнот на колени. В комнате стало холоднее, так что я достал из-под подушки рубашку, надел и застегнулся.

– Но тогда что такое вторая серия?

Анна продолжала говорить, будто не слышала моих слов:

– Он прекратил писать “Анну на крыльях ночи”, чтобы посвятить все свое время этому. Дэвид Луис хотел, чтобы он переписал кое-какие места, но к тому времени книга для отца уже ничего не значила. Единственное, что выяснилось из нее существенного, – насчет кошек.

– Минутку, Анна, постой. Кажется, я что-то упустил. Что за кошки? Они-то тут при чем? – Я взял блокнот и принялся водить пальцем вдоль металлической спирали.

– Ты читал “Анну на крыльях ночи”? Здешнюю, галенскую версию?

– Да, она длиннее.

– Восемьдесят три страницы. Помнишь, чем кончается наше издание?

Смущенный, я помотал головой.

– Старушка, миссис Литтл, умирает. Но прежде она велит своим трем кошкам уйти после ее смерти к ее лучшему другу.

Я начал припоминать:

– Верно. А потом, когда она умирает, кошки выходят из дома и идут через весь город к ее другу. Они понимают все, что случилось.

По крыше барабанил дождь. Снаружи мерцал уличный фонарь, и я видел прорезающие мерцание косые струйки.

– Отец написал эту сцену в день, когда умерла Дороти Ли. – Она умолкла и поглядела на меня. – В книге он изменил фамилию Дороти на миссис Литтл. Дороти Литтл. – Она снова умолкла. Я подождал, но тишину заполнял лишь шум дождя.

– Он сочинил эту сцену в день ее смерти? Ну ничего себе совпадение!

– Нет, Томас. Мой отец сочинил ее смерть.

Мои руки похолодели. В свете фонаря косо падал дождь.

– Он написал про ее смерть, и через час кошки Дороти пришли к нам рассказать об этом, как он и написал. Вот так все и выяснилось. Я услышала их и открыла дверь. Они стояли на нижней ступеньке крыльца, и в их глазах отражался свет из прихожей, как расплавленное золото. Я знала, что отец терпеть не может кошек, и попыталась их прогнать, но они не уходили. Потом они стали орать и визжать, и в конце концов он спустился из кабинета посмотреть, что за шум. Увидев их горящие глаза, услышав визг, он мгновенно все понял. И тогда сел на ступеньку и тоже заплакал – он понял, что это он ее убил. Сидел и плакал, а кошки забрались к нему на колени.

Я сидел на краешке кресла и тер озябшие руки. Снаружи зашумел ветер, пригибая деревья, меча дождевые залпы. И вдруг утих так же внезапно, как налетел. Я не хотел понимать, но понял. Маршалл Франс обнаружил, что, когда он что-то пишет, это тут же сбывается, – это уже явь, это стало реальностью. Раз – и готово.

Я не стал ждать, пока она еще что-то скажет:

– Анна, это смешно! Брось! Чепуха же!

Она села на подоконник и засунула руки под рубашку, погреться. Перед моим мысленным взором блаженно и неуместно полыхнула ее нагая грудь. Анна стала стучать коленями, одно о другое, и все стучала, пока говорила: