Книга Аргентинское танго - Елена Благова

Военная косточка, старый служака. Ты все знаешь о вражде людей. Ты, потомок тевтонов и германских наци. Да ведь и я, в некотором роде, их потомок тоже. Понимаешь ли ты, чем я занимаюсь? Чем занимаются мои люди? Ты догадался: сейчас все продается и покупается. Продается и покупается война. Чужие жизни. Чужие смерти. Существование целой страны можно продать и купить. А потом продать снова. И сделать на этом хорошую выгоду. Все дело в выгоде, господа! Деньги — мерило бытия! Вы разве еще не все это поняли?

«Ну что ж, племянник, до встречи, пока, — проскрежетал старик. — Если надумаешь дать своей работнице отдохнуть — присылай ее сюда. Я найду ей здесь, в Школе, койку и харч. У нас ведь тут красивые места, между прочим. Зимой — лето, в заливе вода как парное молоко». Я хохотнул в трубку: «Вы не влюбились ли часом?» — и добавил про себя: старый хрыч, курочек пощупать любит. И подумал зло, жестко: я тоже, здоровый, сильный, молодой, буду когда-нибудь старым хрычом, и тоже влюблюсь в молодую, и буду волочиться за пахнущей юными духами юбкой, и пялиться на юный горячий танец. «Нет, я не влюбился, — отчеканил фон Беер. Его английский резал мне уши. — Я просто подозреваю, что ты к ней клеился, а она тебя отшила по всем правилам, сковородкой по башке, племянничек, и теперь ты будешь ей мстить, мстить работой, заваливать ее опаснейшими заданиями, заставлять работать на износ, до тех пор, пока она не свалится или не проколется, и ее не пришьют где-нибудь в темном углу, на людном перекрестке или, может быть, в воздухе, в брюхе летящего в Африку или в Сингапур самолета». — «Ее могут запросто пришить в летящем в Африку или в Сингапур самолете, как обыкновенную жалкую заложницу, — улыбаясь, кинул в трубку я. — Не волнуйтесь так о вашей ученице. Она способная. И нахальная. И сильная. Она выдержит мой ритм. Она привыкла вкалывать на сцене и в репетиционном зале, у нее выносливость как у лошади Пржевальского. Всех благ вам, дядюшка… и красавице Аргентине также». Я положил трубку. Черт побери, как этот родственничек говорлив! Старость — не радость. Словесный понос. Недержание мочи. Ночной энурез. Отчего он так печется о Марии? Отчего эта красивая молодая волчица всех так сразу подминает под себя? Ну ничего, я сделаю на ее красоте, на ее пресловутом артистизме свою игру. Я ей в лицо сам сказал, какую!

Танцы, танцы. Все на свете есть танец. Бредовый, страшный танец, и вся штука в том, чтобы его искуснее станцевать — стремительно там, где надо торопиться, медленно и плавно там, где удовольствие надо растянуть. Я завязывал под горлом под белым крахмальным воротничком новой итальянской рубашки черный галстук-бабочку от Фенди, как вдруг, запыхавшись, стреляя глазами, ворвалась горничная Галочка, прижала лапки к груди, к кружевному белоснежному фартуку, залепетала:

— Аркадий Вольфович… Аркадий Вольфович!.. Там… там…

Я повернулся от зеркала. Измерил Галочку вдоль и поперек ледяным взглядом. Ко мне никто не смел врываться без доклада, просто так, суматошно. Куда глядели бодигарды? Галочкины глаза, и без того большие, превратились в два черных огромных блюдца.

— Извините, пожалуйста, там… там Ким Метелица пришел! Он… ворвался… прибежал… он весь… избитый, кажется… На него кто-то напал…

— Галя! — Я впился в нее глазами. — Прекрати истерику! Ким вооружен?

— Не знаю… Кажется, безоружный…

Так, черт бы взял моих работничков, с кем же он ночью подрался? Если с милицией — дело неважнецкое. Придется сильно откупаться. Если менты коррумпированные — на сделку легко пойдут, все можно славно уладить. Если идейные — дело сложнее. Хлопот мне с моими людьми! И дорого же я им плачу за их блестящий профессионализм! Такого Кима потерять…

— Где он?

Галя растерянно показала на дверь и рассеянно поправила белую накрахмаленную оборку фартука. В ночной клуб нельзя собраться, отдохнуть… поиграть на бильярде… пострадать над рулеткой!.. Только хочешь расслабиться…

В комнату уже входил Метелица. В мою спальню, в святая святых — мой наемный киллер, мой слуга, моя купленная вещь. Я смолчал. Испепелил его глазами. Прожег насквозь.

Я не узнал подобранного, всегда подтянутого, бодро-насмешливого, бравого Метелицу. Передо мной был человек-тряпка. Человек-руина. Казалось, с него сыпалась пыль. Он был одет, но мне показалось — с него кожа сползает клочьями.

— Ким! Что с тобой?

Он сделал шаг ко мне.

Сделал шаг — и упал.

Упал, цепляясь за стул. За край кресла. За край моего письменного стола.

И перламутровая раковина с Мальдивских островов, которую я привез домой недавно — мне ее подарила бойкая мальдивская проститутка-туземка на память об одной безумной ночке на берегу звездно-искрящегося, теплого как глинтвейн моря, — упала со стола на пол и разбилась вдребезги. На тысячу кусков.

— Арк! — Его крик пулей впился мне в грудь — я даже пошатнулся. — Арк! Все пропало! Я убил его! Я… Я проткнул ему глаз! Он теперь слепой! Он…

— Кто?! Кто на тебя напал?! Кого ты убил?! Отвечай! Не тяни кота за хвост!

Я подскочил к нему. Зло затряс его за плечи. У него вся морда была в синяках. Вся рубаха — в крови.

— Арк, я ударил его страшно… Таким ударом обладатели Зеленого пояса убивают врага… Так ударить… Я… Я с ума сошел, Арк… Я вообще сошел с ума, Арк!.. Убей… — Он пополз ко мне по полу на коленях. Рванул рубаху на груди. Под ребрами виднелись синяки, кровоточащие ссадины. — Убей меня! Я не хочу жить!

— Да кого ты покалечил, дурья башка, черт тебя возьми совсем, говори скорей, а не хочешь, тогда иди на…

— Я Ваньку изувечил!

Еще минута прошла, прежде чем я понял, что он искалечил собственного сына.

Испания. Эти двое должны ехать в Испанию. У Метелицы в Испании — задание. Щекотливое, важное. Он еще об этом не знает. А его сын, партнер моей зубастой козочки, так я понял, окривел на один глаз. Или папаня выбил ему оба глаза? Надрались, что ли, оба вусмерть? Накачались до чертиков?

Никаким алкоголем, никакой водкой от Метелицы не пахло. Взгляд его, тяжелый, безумный, блуждал по окнам моей спальни.

— Что ты от меня хочешь, Ким? Помощи?

Мой холодный тон отрезвил его. Он начал понемногу приходить в себе.

— Помощи?.. Да… Наверное…

— А конкретно?

— Если Мария пойдет в милицию и заявит на меня — чтобы ты меня…

— Закрыл грудью, я понял. Нет проблем. При чем тут Мария? Это все произошло на ее глазах?

— Да.

Метелица опустил голову.

— Ты знаешь, что ты через две недели летишь в Испанию?

— Я? В Испанию?..

— Ты не ослышался. В Мадрид. Я заказываю тебе там одного кента. Ты уберешь его. Чем скорей, тем лучше, как поют в одной старой опере.

— Через две недели…

Его лицо принимало осмысленное выражение. Он вытер запекшуюся кровь с подбородка полой выпроставшейся из-под ремня рубахи.