Книга На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов

– Нет, Дмитрий, тебе не понять! – вздохнул Чириков. – Я же потомственный дворянин: и отец, и дед мой служили Отечеству. Я не могу и не хочу уронить их честь! Хочу, чтобы дети мои гордились отцом своим! Для меня служба, интересы державы превыше личных надобностей. За них я и жизнь отдам – это не пустые слова!

– Это, ваш-бродь, вы точно приметили: не понять мне, – согласился Митька. – Мы-то люди простые, нам-то все мнится, будто государев интерес в том, чтоб воровали меньше, чтоб справедливость была. Оказывается, интерес-то в том, чтоб пролив открывать да землицы новые проведывать и на карту класть. Ну так сполняйте, ваш-бродь, а мы, чем можем, пособим.

– Чем ты можешь пособить, если капитан не хочет идти дальше?! – вздохнул Чириков.

– А надобно всенепременно плыть далее?

– Конечно надо!

– Так это немудрено! – мрачно усмехнулся служилый. – Пожелайте только, хоть сейчас крикну на Беринга вашего «слово и дело»! Пострадаю за державу Российскую! Ты нас с ним под стражу возьмешь, а сам поплывешь куда надо – чай, управишься без капитана-то?

– Ты это серьезно, Митрий? – Чириков просто опешил. – Ты думаешь, что говоришь?!

– А чо? – пожал плечами служилый. – Сотворю, не сомневайтесь!

– М-да-а… Ты забыл, что после капитана старший не я, а Шпанберг, – растерянно пробормотал лейтенант. – Будет как с писарем Турчаниновым…

– Ну-у-у… С капитан-лейтенантом мы старые знакомцы – нешто не договоримся?!

– Нет, конечно!

– Ну, на этот случай… – Митька заговорщицки подмигнул: – Качает корапь наш неслабо, а палуба мокрая. Ночью особенно…

– Ты с ума сошел! – вскинулся лейтенант.

– Ваше благородие, не вы ль сказывали, будто служба ваша, державы интересы прочих надобностей превыше? – пустился в объяснения служилый. – За них, дескать, и живота не жалко. Оно и видно: сколь людишек малых испидицией вашей сгубили! Сколь голодать-холодать заставили, сколь в бега уйти понудили! На Камчатке, считай, всех камчадалов имущества лишили, у всех последнее забрали. Сколь у них детишек зимой с голодухи перемерло, кто сочтет? И при всем том тебе, ваш-бродь, немца жалко стало?! Да тьфу на него!

Лейтенант Чириков хотел возразить, хотел остановить крамольную речь, но почему-то не смог. Слова застряли у него в горле, он чуть не подавился ими. Потом сглотнул, опустил голову и почти прошептал:

– На военном корабле «слово и дело» не кричат. Не положено по уставу…

Наверное, он внутренне содрогнулся: «Ведь я почти согласился! Измена… Бунт…»

А Митьке, этому татю-разбойнику, было хоть бы хны.

– То не беда, ваш-бродь! – заверил он собеседника. – Мнится мне, что, коли с господином Шпанбергом – не дай бог! – беда приключится, его благородие господин капитан враз и про честь офицерскую вспомнит, и про долг державный. Хоть и немец он, а не дурак, верно?

Ответом был пристальный взгляд Чирикова – русского дворянина и офицера, одного из талантливейших людей своего времени. И столько всякого было намешано в этом взгляде…

Митька, однако, собственных глаз не опустил и сказал без улыбки:

– Шуткую я, ваш-бродь. Прощения просим. Дозвольте идти!

– Ступай…

Следующие сутки плыли при умеренном ветре, прежним курсом. Погода была отвратительной – то туман, то дождь, то все сразу. Вокруг корабля резвились киты – им не было ни холодно, ни мокро. Никакой земли нигде видно не было. За эти сутки лейтенант Чириков, казалось, постарел лет на десять – лицо осунулось, глаза запали. Мичман решил, что он заболел, и предложил отстоять его вахту, но Чириков отказался.

На следующий день, в начале вахты Чаплина, капитан Беринг поднялся на палубу и отдал приказ: корабль развернуть на 180 градусов и лечь на обратный курс. Этого курса – уже пройденного пути – впредь придерживаться со всем возможным тщанием. И ушел в каюту. Все произошло буднично и просто…

Маневр поворота при хорошем ветре для парусника довольно сложен – вахтенному офицеру пришлось задействовать весь личный состав, включая кое-как обученных солдат. Поговорить удалось, только когда улеглась суета и все свободные от вахты покинули палубу.

– Господин лейтенант, – обратился Чаплин, – скажи мне, как старший по званию, на хрена нам прежний курс? Чего мы на нем не видели?

– А то ты не знаешь, – вздохнул Чириков, – чтобы домой и быстрее, и проще. Чтобы, не дай бог, не заплыть в места незнаемые.

– Алексей Ильич, чем-то это попахивает – тебе не кажется? – спросил мичман. – Инструкцию государеву помнишь?

И вдруг лейтенанта прорвало – он заговорил негромко и яростно. Казалось, он торопится выплеснуть накопившуюся боль и обиду, чтобы не захлебнуться в них:

– Нет, мне не кажется! НЕ КАЖЕТСЯ! Это действительно пахнет изменой! Но – ТОЛЬКО ПАХНЕТ!! А вот если мы нарушим приказ, это будет не запах, НЕ ЗАПАХ! ЭТО БУДЕТ САМА ИЗМЕНА!! Ты понимаешь?! Не выполнить приказ – это НАСТОЯЩАЯ измена, это бесчестье! И нет ей оправдания ни перед Богом, ни перед государем! НЕТ!! Я знаю, о чем ты думаешь, Петя… Пойми, это – бесовское искушение! Его надо выдержать… Выдержать и служить честно! – Лейтенант резко повернулся к Митьке: – Ты понял, сатана, ты понял?! И не смотри на меня так!

– Как скажете, ваш-бродь! – опустил глаза служилый. – Дозвольте по нужде отлучиться!

– Нет, ты сначала скажи, что понял! – потребовал офицер.

– Дык, мы ж люди простые, куда нам до таких премудростей… – замялся Митька.

– Запорю!! Говори! – прорычал лейтенант.

– Да что ж вы так взволновалися, ваше благородие? – как бы совсем стушевался Митька.

Черта вспомнили, искушение бесовское…

– Я не прав? Говори прямо!

– Ваш-бродь, мнится мне… – Митька поднял голову, и лицо его вдруг сделалось вдохновенным, как у пророка. – Мнится мне, что как раз дьяволу вы и служите – вместе с немцами! Господь заповедал государям беречь людей своих, о благе их печься! Держава Российская – она зачем? Чтоб людям простым жилось легче иль чтоб оне за нее животы клали? Сколь народу некрещеного по Сибири примучили, потому как державе мягкая рухлядь нужна! С той рухляди много ль голодных накормили? Не слышал что-то! Землицы новые – они зачем? Сами сказывали: три года от столицы ехали. А как ехали, небось, сами видели: хозяйство у всех справное, избы белые, дороги ровные, а начальники честные. Все там ладом обустроено, верно? Ах, не видали такого?! Ладно… – Митька перевел дух и продолжил: – На Камчатке ительмены жили как бог дал – рыбу ловили, праздники праздновали, войны воевали. Дотянулась и до них державная рука – дала она им чо-нито? Топоры да ножи железные? Они ж без них тыщщи лет обходились! Теперича все у них отымают, а самих бьют да холопят – велика радость! Они в чем повинны? За что державе должны?

– Ты бредишь, Митрий!

– Вам виднее, ваш-бродь. Может, сказал чо не так? Я ж нутром чую: и вы, и господин мичман – люди хорошие, нету в вас зла. А чо творите, на что жизни кладете?! Ну, землицы новые приищите – чтоб, значит, и там воеводы людишек примучивали. Ну, ход вкруг Чукотского носу проведаете – чтоб, значит, и чукчей здешних сподручней смирить да чтоб к прочим ближе тянуться было!