Книга Последнее звено - Виталий Каплан

Старик повел ладонью, словно очерчивал формы этой опасности.

– Что же их до сих пор не повыловили? – хмыкнул я. – Если от них такая мощная угроза…

– Да вот не так все просто, Андрей, – вздохнул Буня. – Вещицы-то порой они приносят очень нужные. Без которых тому же Уголовному Приказу никак… и тем более войску. Я уж про ученых и не говорю. Прикладники каждую тамошнюю штучку разбирают, изучают, соображают, как же и почему оно работает… нередко на основе иношарьих товаров придумывают что-то свое.

– Мне боярин Александр Филиппович говорил, что все эти удобные вещи из иных шаров только линию людям портят, – вспомнил я. – Что радость от их использования окупится какой-то бедой. По закону Равновесия.

– Ну, там, где речь идет о линии народной, ученые готовы сделать исключения, – Буня засмеялся, смех перешел в долгий кашель. – Эх, годы-годы… В общем, не видят они особого вреда, если эти штучки не для всех, а для особенных людей. Которым народную линию вести куда надо.

– Для служебного пользования, – хихикнул я.

– Что? А, да, можно и так выразиться. Поэтому, Андрюша, лазняков не прижимают совсем уж к ногтю, но делают их жизнь почти невыносимой. Думаешь, они так уж сильно богатеют на своем запретном товаре? Да они сдают перекупщикам по дешевке, еле-еле чтобы на жизнь хватило. Сам прикинь – лазняк пойдет на торг за прилавком стоять? Такие вещи по-тихому сбывают, надежным и состоятельным людям за немалые деньги. Цепочка длинная от лазняка к покупателю. Лазняки семейной артелью работают, среди них есть старшой, тот знает перекупщика, сам ему все сбывает и расплачивается со своими. С голоду не пухнут, конечно, но за труд свой смертельно опасный имеют столько же, сколько и приказчик в богатой лавке. Кое-кто из лазняков и рад бы завязать, в другое дело податься, да кто ж ему позволит? Много знаешь, много видел, нельзя тебя, парень, отпускать. И ты, Андрюшка, собрался к ним? Да напряги же мозги, наконец! Кто тебя возьмет? Это ж семейное дело. Тебя мигом за сыскуна примут и зарежут по-тихому.

– Не побоятся линию себе испортить?

– Побоятся, – согласился Буня. – Но разоблачения побоятся куда как сильнее. Они ж ребята простые, им тонкости Учения до факела. В линию-то они все верят – если то и дело жизнью рискуешь, как не поверить? Дает надежду, что страх этот ежедневный в будущем шаре окупится ежедневной радостью. Ну, примерно как самогрызы. Только вот сберечь тайну лазнякам важнее…

– Эх, Буня, расстроил ты меня, – вздохнул я. – Только собрался иные шары поглядеть… и такой облом… Ладно, давай, что ли, опять в шатурангу?

Но сыграть в местные шахматишки нам не дали.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Весенний призыв

1

Где-то я вычитал, что степь напоминает море. Такая вот поэтическая метафора. Дует ветер, высокая, в человеческий рост, трава прогибается изумрудно-лазурными волнами, и от горизонта до горизонта нет ничего, кроме этих волн.

Ну, может, летом и так, но сейчас поэту пришлось бы удовлетвориться сравнением с белым листом бумаги. Формат, конечно, не А4 и даже не А1… Вообще не бывает таких форматов. Заснеженная плоскость, куда ни кинешь взгляд – одно и то же. Ни ям, ни холмов…

И дико холодно, особенно когда поднимается ветер. До костей пробирает, несмотря на тулуп, ушанку и валенки. Просто невозможно поверить, что это южные земли, что где-то недалеко плещется Каспийское море, что летом здесь одуряющая жара, от которой некуда деться. Кондиционеров нет – как нет и холодильников, и вентиляторов, и вообще электричества. Двадцать второй век, мрачное Средневековье.

А на бесформатном листе можно изобразить черный кружок. Это здесь, это крепость «Белый клык». Хоть и называется белым, но деревянные стены – черные, будто их старательно вымазали дегтем. И впрямь – вымазали. Только не дегтем, а какой-то иной дрянью. Предохраняет и от огня, и от сырости. Кочевники могут сколько угодно пускать горящие стрелы – тут, за стенами, только посмеиваются. Не понимаю, почему бы не переименоваться в «Черный клык»…

Выглядит все это, конечно, внушительно. Территория за стенами – куда больше лыбинской усадьбы, сами стены из толстенных сосновых бревен, вертикально врытых в землю. Высотой четыре сажени, то есть в метрах – больше восьми. По форме восьмиугольник, на стыках сторон башенки, возвышающиеся над стенами еще метра на три. Мощные ворота, с хитростью. За ними – крытый коридор, этакая кишка, уходящая в глубину территории метров на двадцать. И только потом – внутренние ворота. Считается, если штурмующие справятся с внешними, то попадают в темный туннель, где сквозь люки в крыше можно лить всякую, гадость, а в полу имеется хитрый механизм. Дергают где-то за рычаг – и пол раздвигается, атакующие падают в трехметровую яму, где заботливо врыты острые колья.

Впрочем, это излишние предосторожности. Степняки не привыкли работать тараном, тут и деревьев-то подходящих нет. Весь стройматериал для «Белого клыка» везли сюда из наших словенских лесов…

«Белый клык», ясное дело, не единственный зуб в словенской челюсти. Такие крепости понатыканы через каждые шесть верст.

– Почему именно шесть? – прервал я объяснения десятника Кости.

– Очень просто. Чтобы с башен можно было подать световой сигнал соседям. Заметил, там зеркала медные? Ну вот то-то.

Сейчас время было безопасное. По снегу степняки нападать не станут – травы нет, коней можно кормить только взятым припасом, а значит, больше чем на три-четыре дня пути их не хватит. Вот в конце весны, когда все тут зазеленеет, расцветет, – их время. А сейчас хоть по моему внутреннему календарю и март, а зима зимой. В дозорах на башнях нет никакой практической пользы – разве что из соображений порядка и воинской учебы.

Сейчас я как раз стоял на площадке северо-восточной башни. Первое мое дежурство, первый пост. Ведь я теперь не хухры-мухры – я ратник второго восточного войска Великого княжества словенского, крепостной человек.

Вот забавно, как одно и то же слово в разных мирах значит столь разное. Здесь крепостной – это не синоним холопа. Напротив, это человек служивый, уважаемый, исполняет свой Долг перед княжеством на оборонных рубежах. Ему идет жалованье – четверть гривны в месяц. За год можно скопить на трех лошадей – или на полтора раба.

Как-то до смешного быстро и просто оказался я в этом звании. Вот уж о чем и подумать было невозможно, когда в январе слетела с петель выбитая мощным ударом дверь и сквозь сени в горницу просочились бородатые стражники в синих приказных кафтанах. Буквально две секунды это все заняло. Я вообще понять не успел, что происходит.

А Буня успел. Что он сделал, куда сунулся – я не заметил, но вот уже у него в руках взведенный арбалет, а сам он прижимается лопатками к стене и осторожно, мелкими-мелкими шажками приближается к люку в подпол.

– Не дури, Буня, брось пакость. Все равно же не стрельнешь… – усмехнулся вошедший вслед за стражниками человек. Был он явно немолод, пожалуй, что и ровесник седому ворону. Загорелое лицо избороздили морщины, в длинных, до плеч, прямых волосах еще оставались черные пряди, но седина преобладала.