Книга Ангелы террора - Сергей Шхиян

— Господа, умоляю, отпустите меня, у меня жена и дочка больная. Ну, что я вам сделал, господа…

Я левой рукой влез в карман пальто мужа и отца, вытащил из него белый, никелированный наган и отпустил его заломленную руку. Человек выпрямился и начал усиленно тереть плечо.

— Господа! Право, это какая-то ошибка, я шел своей дорогой…

— Сейчас я сверну тебе шею! Ты меня опять злишь! — свирепо пообещал я, надвигаясь на киллера и для острастки вращая глазами.

— Не нужно, он и так все расскажет, — остановил меня Илья Ильич. — Право, голубчик, лучше рассказывайте, а то, не дай бог, ваша дочка останется сиротой.

— Нечего мне рассказывать! — заныл он.

— Убью! — закричал я, скрипнул зубами и занес над стрелком кулак.

Он инстинктивно съежился и метнулся под защиту «доброго» Поспелова.

— Господа, я ничего плохого, я со своим превеликим удовольствием… Господин хороший, помилосердствуйте!

— Пройдемте в кабинет, — ласково сказал ему Илья Ильич, стараясь не глядеть на встревоженную Анну Ивановну, прибежавшую на крики из кухни, — Аннушка, у нас тут случайный гость, обедать будем чуть позже…

— Предупреждаю, все остынет! — сердито ответила она.

— Вот видите, голубчик, что вы натворили! — укоризненно говорил Поспелов киллеру, подталкивая его в спину. — Нет, пусть мой товарищ сам с вами разбирается.

Гуськом мы прошли в кабинет хозяина. «Убийца» выглядел совершенно сломленным и жалким. При свете я разглядел его. Это был человек лет сорока, слабый и сутулый, с резко очерченным лицом, изборожденным жесткими вертикальными морщинами. Руки у него дрожали от испуга, и он часто моргал, так, что невозможно было разглядеть его глаз.

— Я все расскажу, только не убивайте, господа хорошие, — бормотал он машинальным, лишенным оттенков голосом. — У дочки чахотка, ей на море нужно, а денег нет… Польстился… Только жизнь сохраните…

Я сдуру, почти поверил в ничтожность и раскаянье убийцы, упустил из вида, что несколькими минутами раньше из простого нагана с семидесяти метров, через занавесь, он расколотил на куски мою предполагаемую голову. Как, собственно, ошибся и он, посчитав нас за лохов, играющих в хорошего и плохого полицейских. Отрезвил меня случайно замеченный сквозь его трусливо моргающие ресницы холодный, спокойный взгляд, которым он смерил Илью Ильича. Мне стало понятно, что нашими дешевыми психологическими приемами мы ничего от него не добьемся. Он блестяще играл роль труса и ничтожества и почти убедил, что ничуть не опасен. Нужно было попытаться расколоть его другими способами, если вообще будет возможно что-нибудь вытянуть из этого увертливого, жестокого человека. Он считал, что несколькими минутами ранее убил человека, и, ничуть не испугавшись и не растерявшись, даже попав в такую щекотливую ситуацию, валял самого обычного дурака.

— Ну-с, голубчик, рассказывайте, кто и для чего вас нанял, — ласково предложил пленнику Поспелов. — Облегчите, так сказать, душу.

— Дочка чахоткой заболела, службы лишился… — начал опять разводить свою бодягу «убивец».

Я перестал его слушать и отстранено наблюдал за его одновременными, многоплановыми действиями. Пока он исполнял на «бис» свой театральный этюд казанского сироты, главной его задачей было восстановить функции вывернутой правой руки и переместиться к окну. К этому присовокуплялись, на первый взгляд, непроизвольные движения пальцев в направлении левого рукава пальто. Там у него могло быть спрятано оружие, скорее всего, нож.

Я спрятал руку с наганом за спину и левой рукой, тихонько, чтобы не щелкнул, взвел курок…

— Доктора говорят, если не пошлю ее к морю, помрет. Дочь-то единственная, любимая, денег ни гроша, службы лишился, а тут человек подошел, предлагает…

Я подождал, пока любящий отец окажется напротив простенка, на котором ничего не висело, и молча, не вмешиваясь в разговор, навел на него наган. Он запнулся на полуслове и замолчал. Все присутствующие обернулись в мою сторону. Илья Ильич смотрел прозрачными, равнодушными глазами, Таня с неподдельным ужасом, а пленник недоумевающе-удивленно. Я тщательно прицелился в него и выстрелил. Кисло запахло пороховым дымом. Таня вскрикнула и закрыла лицо руками. Киллер медленно сполз по стене на пол.

— Вы его застрелили? — поинтересовался Поспелов, с интересом разглядывая неудачливого наемника.

— Нет, — небрежно ответил я, — пока не застрелил, но скоро застрелю.

— А по-моему, вы все-таки его застрелили, — продолжил говорить тихим голосом Илья Ильич, когда увидел, что на его лицо, из-под волос, потекла струйка крови. — Жаль, он мог многое рассказать.

— Невелика потеря, — холодно сказал я, хотя у самого сердце предательски дрогнуло. Я целился сантиметров на пять выше головы, и так промазал, — у него в рукаве спрятан нож, и неизвестно, как он умеет им пользоваться.

— Мне тоже что-то такое показалось, — согласился со мной Поспелов и, забыв о своей аристократической брезгливости к обыскам, поднял безжизненную руку оппонента и засучил рукав пальто.

Мы увидели пристегнутую к руке рукоятку ножа. Илья Ильич вытянул из скрытых за манжетой рубашки ножен длинный, узкий клинок и бросил его сзади себя на письменный стол. Заодно он прощупал на запястье у «душегуба» пульс.

— Вы хорошо стреляете, — похвалил он меня.

Я промолчал, не желая каяться в своем фактическом промахе. В конце концов, оружие было не пристреляно, и мудрено было не промазать.

— Его бы нужно связать, — предложил я. — По-моему он настолько крепкий орешек, что просто на фу-фу его не возьмешь.

В это время наш пленник начал приходить в себя. Он застонал, и тело его инстинктивно приняло более удобную, устойчивую позу.

— У вас не найдется в хозяйстве какого-нибудь шнура или веревки? — спросил я хозяина.

— Это нужно спрашивать у Аннушки.

— Сейчас принесу, — сказала Анна Ивановна.

Я обернулся. Домоправительница спокойно стояла в проеме дверей, сложив руки под грудью и, улыбнувшись мне, строго добавила:

— Кончайте с ним скорее, через десять минут я подаю обед.

Такое олимпийское спокойствие женщины после стрельбы в доме и окровавленного человека на полу меня удивило, но Илья Ильич, догадавшись, о чем я думаю, разъяснил ситуацию:

— Привыкла. Она и не такое здесь видела.

— У меня только бельевая веревка, — сказала домоправительница, опять входя в комнату, и протянула мне моток. — Постарайтесь ее не запачкать.

Я поблагодарил женщину и, перевернув пленника на живот, связал его запястья, потом, подумав, ноги и, наконец, перестраховываясь, благо шнур был длинный, притянул руки к ногам в милицейскую «ласточку». «Непротивленка злу насилием» несколько раз порывавшаяся протестовать против моего негуманного обращения с пленником, но когда увидела его длинный, бандитский нож, передумала бороться за права убийцы и, как ни странно, успокоилась.