Книга Бомбардир - Юрий Корчевский

– А где отец?

– Здесь в Москве, на татарском подворье.

– Везите его сюда, надо смотреть больного.

Татарин сорвался с места, едва накинув шубу, сев на лошадь, пустил ее в галоп. Сопровождающие бросились следом. Через час—полтора к дому подкатили сани, где на коврах лежал больной. Татары на ковре перенесли его в дом, занесли в трапезную, уложили на широкую скамью. Все, кроме сына, вышли. Я порасспросил мурзу о жалобах, прощупал живот. Мурза был худ, через живот можно было прощупать даже позвоночник. Похоже, язва желудка, надо оперировать, но мурза слаб. Подлечить бы его, подкормить – получится ли, как только мурза кушал, его рвало, причем даже с кровью, вероятно, язва была старой, уже было стенозирование привратника, говоря по-русски – рубцы стягивали выход из желудка. Операция сложная, тяжелая, как для больного, так и для врача. Не хотелось мне браться за это дело, ох не хотелось.

Я сел и задумался. Молодой татарин, видя мои сомнения, стал обещать хороший бакшиш.

– Золото, серебро, хороших коней, только лечи.

Я объяснил татарину, что надо разрезать живот, это сложно и больно, отец его слаб, может не выдержать операции. Мои слова охладили его пыл, он тоже задумался. Старик в разговоре не участвовал, лишь стонал.

– Если отца не лечить, он умрет?

– Да!

– Значит, лечить надо, вдруг получится.

– Хорошо, привозите его завтра с утра. – Я назвал адрес госпиталя, где работали мои помощники.

Все-таки ребята значительно поднаторели в искусстве врачевания, помощь будет при операции, да и выхаживать после операции легче, не на одного нагрузка будет. Татары подхватили мурзу, так же на ковре унесли его и уложили в сани.

Сидор повернулся ко мне:

– Не брался бы ты, Юрий. Я не знаю медицины, не лекарь, но вижу – тяжелый больной, не дай бог – умрет, не выдержит – видишь, он уже ходить не может. Татары тогда мстить будут – злопамятный народец.

Я и сам не горел желанием ввязываться в эту авантюру, да еще и Сидор подливал масла в огонь. Нет, уж решил так решил. Мурзе, кроме меня, точно никто не поможет, да и данное слово я привык держать. С утречка отправился в госпиталь. Мои помощники были уже там, скоро привезли и мурзу. Татары перетащили его в комнату, один остался: то ли для охраны, то ли прислуживать, то ли за нами наблюдать. Я ему строго сказал:

– Сиди, помогать мурзе можешь – воды подать, горшок вынести, только нам не мешай.

Татарин уселся в углу на пол, на скрещенные ноги и замер. Мы обсудили с помощниками состояние мурзы, решили сначала его подкормить – бульоны, отвары трав, жидкие каши, протертые супы. Пусть хотя бы с неделю окрепнет, потом будем думать об операции. Здесь таких я еще не делал, надо инструмент приготовить, восстановить в памяти ход операции.

Всю неделю мы выхаживали мурзу, он немного окреп, стал сам сидеть в постели. После осмотра я решил оперировать, ассистировать будет Петр, мой давний, еще из Рязани помощник, он уже набрался опыта, сам делал небольшие операции.

С небольшой дозы опия старик впал в прострацию, мы начали операцию. Когда добрались до желудка, нашли застарелую язву, выходной отдел желудка был деформирован, стянут рубцами, на ощупь не пропускал даже мизинец – вот откуда рвота, похудание. Пришлось менять план операции – не язву ушивать, а делать резекцию двух третей желудка. Далее операция прошла гладко.

Выходил старик из-под действия опия медленно, организм был очень слаб. Один из нас постоянно дежурил возле него, не считая сиделки и молчаливого татарина в углу. Сын мурзы посещал отца каждый день, но пока мы его в палату не пускали. На удивление, мурза стал поправляться быстро, через неделю вставал, через две уже ходил, прижимая руки к животу. Затем стал набирать вес, лицо его стало разглаживаться‚ и я увидел, что он и не старик еще – лет сорок пять, просто болезнь довела. Через месяц мурза уже был бодр, весел, жалоб не проявлял, запросился домой. Во всех прогулках его по двору сопровождал татарин, что сидел в углу палаты. Беспокойства мурза не доставлял, рана затянулась, швы давно сняли, пора прощаться. Когда сын его пришел ко мне, я сказал, что отца можно забирать, он выздоровел, но придется себя ограничивать – соблюдать диету: не есть жареного мяса, острых приправ. Через год показаться снова.

Татарин встал, низко мне поклонился, поблагодарил, очень витиевато выразился, что он теперь мне как брат, и если меня кто-нибудь обидит – он всегда придет на помощь. В конце зашел разговор об оплате. Я назвал сумму и еще попросил найти мне иконы.

– Это деревянные картинки с распятым Богом? – удивился татарин. – Наверное, вы человек набожный, хоп якши, я постараюсь.

Заплатив деньги, забрал отца, усадив его на лошадь, и отбыл. Не было его долго, уже и весна прошла. В первых числах июня в доме моем снова появился сын мурзы, за ним татарин с мешком за плечами. Сидор проводил их ко мне в кабинет. Зайдя, молодой татарин поклонился, пожелал мне и моей семье долгих лет и прочее. Когда запас красноречия иссяк, он обернулся, слуга скинул с плеч мешок, развязал… Я ахнул – весь мешок был набит старинными иконами – даже византийской работы. Правда, обращались татары с иконами довольно небрежно – свалили, как дрова, в кучу, даже не удосужились поберечь от царапин, хоть бы каждую тряпицей обернули. Наверное, грабили народ, церкви, а когда и монастыри – столь старые и ценные иконы явно оттуда. Среди татар все мусульмане, иконы им ни к чему, скорее всего на всякий случай собирали и с целью ободрать серебряный или золотой оклад. Я поблагодарил татарина, и мы расстались, слово он свое сдержал.

Я достал лупу и стал разглядывать иконы. Были они в довольно плачевном состоянии – поцарапаны, краска кое-где стертая, видно, татары их не берегли – валялись где-нибудь в сарае, зачем им картинки чуждого им бога. Было видно, что с некоторых икон сняты оклады – доски здесь были другого цвета. Две иконы вызвали у меня интерес: краски хоть и потрескались от времени, но были яркие, манера письма своеобразная. Надо бы съездить к иконописцам – может, скажут, чья это работа, по почерку письма часто можно узнать автора. В один из дней, когда не было особых дел, я на возке, вместе с Сидором поехал в иконописную мастерскую при монастыре в Сергиевом Посаде, захватив с собой несколько икон – реставрацию провести, узнать кто мастер.

В мастерской собралось несколько монахов в измазанных красками передниках, с интересом разглядывали иконы. Насчет нескольких – потертых и поцарапанных – я сразу договорился о реставрации и заплатил за работу. А вот две иконы, что вызвали у меня интерес, монахи долго крутили, переговаривались, затем старший сказал:

– Вот эта икона работы Дионисия.

Я мысленно ахнул.

– …а другая похожа на иконопись Андрея Рублева или его учеников.

Он начал перечислять признаки – краски, поворот головы и тому подобное. Состояние икон было хорошим и я их забрал, бережно закутав в тряпицы каждую. Монахи уважительно со мной попрощались, перекрестились, старший напоследок сказал: