Книга Каньон Холодных Сердец - Клайв Баркер

– Не будете ли так любезны привести мне пример?

– Вряд ли вам будет приятно это услышать. Правда. То, что я проделывала в этой комнате…

– Расскажите мне.

– Даже не знаю, с чего начать.

Она обвела взглядом комнату, пытаясь найти зацепку к своим воспоминаниям. Если это был спектакль – то прекрасно разыгранный. В самом деле, с каждой минутой представление становилось все более интригующим.

– Здесь мы обычно играли в покер, – наконец произнесла она, – а иногда в рулетку.

– Мы с Марко так и подумали.

– Иногда, – при этом ее взор вновь устремился на Тодда, – в качестве приза выступала я.

– Вы?

– Да.

– Боюсь, я не понимаю.

– Все вы хорошо понимаете.

– Вы отдавались тому, кто выигрывал?

– Вот видите. Оказывается, все поняли. Это было не каждую ночь, не такая уж я развратница… – Она говорила с улыбкой, упиваясь его недоверием, и при этом медленно двигалась в его сторону, в такт своих шагов произнося слова – А только тогда, когда требовалось предаться безумию…

– И что вы им дарили? Поцелуи?

– Ха! Поцелуи! Если бы я могла довольствоваться такой малостью. Нет! Здесь, на полу, на глазах у всех проигравших я дарила победившему себя. Как последняя сучка, если мне этого хотелось.

Судя по тому, как она глядела на пол, очевидно, ей пришло на память нечто особенное. Ее тело слегка передернулось, как будто вспомнило ощущения, которые когда-то пробудил в Кате овладевший ею мужчина.

– А если выигрывал тот, кто был вам не по душе?

– Таких мужчин не было. Здесь, в моем доме, – никогда. Они все были божественно прекрасны. Красивы все до единого. Некоторые из них были поначалу грубы. Но я обучала их ласке. – Она внимательно наблюдала за Тоддом, следя за каждым его жестом – Вам понравился мой рассказ?

Он кивнул. И хотя Пикетт не ожидал, что их разговор примет такой оборот, ее исповедь ему понравилась. Он порадовался, что на нем были свободные брюки, – в противном случае, приблизившись к нему, Катя сама убедилась бы, сколь положительное действие оказало на него ее признание.

– Позвольте мне удостовериться, что я правильно вас понял. Победитель имел вас здесь, прямо на полу?

– Ну конечно, не на голых досках. Здесь были ковры. Красивые персидские ковры. И шелковые красные подушки, которые я всегда держала в кучке вон там. Я обожала заниматься любовью среди подушек. Такое ощущение, будто находишься в чьей-то руке, – в подтверждение своих слов она раскрыла ладонь кверху, – в руке Господа.

Приподняв кисть до уровня его глаз, она без всякого предупреждения прикоснулась к лицу Тодда. Через бинты он, конечно, не мог осязать ее пальцев, и тем не менее у него возникло иллюзорное чувство, будто из ее ладони на него излился бальзам, охладив воспаленную кожу.

– Больно?

– Нет.

– Хотите, чтобы я еще что-нибудь вам рассказала?

– Да, пожалуйста.

– Хотите узнать, что я вытворяла…

– … На подушках? Да. Но прежде я хочу знать…

– С кем?

– Нет, не с кем. А почему.

– Почему? О боже, почему я трахалась? Потому что мне это нравилось. Это доставляло мне удовольствие.

Прильнув к Тодду, женщина продолжала поглаживать его по щеке. Он ощутил запах ее дыхания. Казалось, будто оно неким образом обогащает воздух, удостоенный возможности, хотя и невидимой глазу, входить в Катино тело и выходить обратно. Тодд позавидовал тем мужчинам, которым выпадала участь так же свободно проникать в нее. Туда и обратно, туда и обратно. Что может быть восхитительнее!

– Люблю, когда мужчина наваливается на меня сверху всем своим весом, – продолжала она, – когда пришпиливает меня к полу, как бабочку. Все раскрывается. А потом, едва он решит, что я целиком в его власти, я переворачиваюсь и оседлываю его сверху. – Катя расхохоталась. – Жаль, что нельзя увидеть выражение вашего лица.

– Это не слишком приятное зрелище… – Он запнулся, ужаснувшись внезапно осенившей его догадке.

– Мой ответ – нет.

– Ответ на что?

– На вопрос подглядывала ли я, когда вам меняли бинты. Нет, не подглядывала.

– Хорошо, – облегченно вздохнул он, искренне желая отвести разговор от больной для него темы. – Давайте вернемся к игре.

– На чем я остановилась?

– На том, что вы оседлали какого-то жеребца.

– Лошади. Собаки. Обезьяны. Мужчинам удается неплохо их изображать. Женщинам иногда тоже.

– Стало быть, и женщины принимали участие в вашей игре?

– Только не здесь. В этих вопросах я слишком старомодна. В Румынии женщины никогда не играли в карты.

– В Румынии? Значит, вы родом из Румынии?

– Из маленькой деревушки под названием Равбак, в которой, насколько мне известно, ни одна женщина никогда не получала удовольствия от близости с мужчиной.

– Поэтому вы оттуда уехали?

– Это одна из причин. Я сбежала из дому, когда мне едва исполнилось двенадцать. В пятнадцать приехала в эту страну. Через год снялась в своей первой картине.

– Как она называлась?

– Мне не хотелось бы ворошить историю. Она в прошлом.

– Тогда расскажите до конца.

– О том, как я оседлывала мужчин? Что еще можно к этому прибавить? Это была лучшая в мире игра. Особенно для таких самовлюбленных натур, как я. Как, впрочем, и вы.

– А почему я?

– Вы обожаете выставляться перед публикой. Честно. И не отрицайте, я все равно не поверю.

Что за чертовщина! Эта женщина видит его насквозь. Он перед ней точно распростертая бабочка. Какой смысл ей возражать?

– Да, иногда я работал на публику. На приватных вечеринках.

– И имели успех?

– Это зависело от девушки.

– Полагаю, в достойном обществе вы неотразимы, – улыбнулась она.

Катя опустила руку и, продолжая рассказывать свою эротическую историю, стала прохаживаться по комнате, огибая воображаемые препятствия.

– Иногда я прогуливалась между столами полностью обнаженная. Игрокам не разрешалось смотреть на меня. Того, кто нарушал правило, я била. По-настоящему. У меня для этого был специальный кнут. Он до сих пор у меня сохранился – мой Мучитель. Для острастки. Итак… одно из правил заключалось в том, чтобы не глядеть на приз, как бы он тебя ни искушал. – Она рассмеялась. – Надо сказать, для этого у меня имелись сотни различных уловок. Так, например, я подвешивала к клитору маленький колокольчик, который позвякивал при ходьбе. Помнится, некоторые не выдерживали и оборачивались. Им приходилось за это горько страдать.