Книга Булгаков и "Маргарита", или История несчастной любви "Мастера" - Владимир Колганов

С другой стороны, алчность царских чиновников и членов царской семьи не вызывает у меня сомнений. А между тем за полвека, которые предшествовали Русско-японской войне, наш флот пополнился тридцатью судами, построенными на французских верфях. Всего же за это время за рубежом было построено более ста судов, однако ни одного — в Италии.

Так было ли казнокрадство и принимал ли участие в этих недостойных сделках представитель Морского ведомства при посольстве в Риме лейтенант Василий Солдатёнков? Да было, было! Но при чем тут незаурядный шахматист и знаменитый автогонщик? Кому понадобилось возводить напраслину на славного Василия Васильевича и зачем? Неужто и теперь есть у него завистники?

В общем, прихожу к выводу, что можно было бы об этом не писать, однако уж тема очень актуальная — вот ведь воруют и будут воровать. И так будет до тех пор, пока алчность является стимулом и основой для прогресса. Разумеется, речь о прогрессе материальном — о прочем же теперь не модно вспоминать.

И все же остаюсь в недоумении — кому и чем не угодили Солдатёнковы? Все началось с доноса на Кузьму Терентьевича, написанного в 1859 году. Затем Александра Васильевича в 1945 году записали в советские агенты. Теперь вот Василия Васильевича обозвали взяточником и казнокрадом. Кому и зачем все это надо? Положим, Шукшина с его рассказом еще как-то можно было бы понять и даже простить — на больничной койке в голову может прийти и не такое. Но вот что странно, свой рассказ он написал в 1974 году, и в это же самое время Толстой, тот, который Милославский, работал над своим опусом, опубликованным по прошествии несколько лет, — тогда-то и был вылит ушат грязи на Александра Солдатёнкова. Так что же это — простое совпадение или чья-то злая воля? А может, кто-нибудь из Солдатёнковых так сильно нагрешил, что вот оно и отзывается на судьбе его потомков?

Но есть обстоятельство, способное окончательно очистить память Василия Васильевича Солдатёнкова от необоснованных наветов и гнусных подозрений, по крайней мере в моих собственных глазах. В феврале 1903 года в Зимнем дворце был устроен костюмированный бал, в котором приняли участие многие знатные персоны. Среди них были и Елена Солдатёнкова, урожденная княжна Горчакова, и ее муж, мичман Василий Солдатёнков. Был там и лейтенант флота Сергей Федорович Левшин, которому в будущем предстояло стать дядей той самой Надежды Левшиной, что много позже выйдет замуж за Сергея Хлебникова, внука княгини Киры Алексеевны Козловской. Нет сомнения, что флотские офицеры были между собой знакомы либо же познакомились на том балу. Вот так и получается, что память о Василии Солдатёнкове-младшем в моем сознании связывается с именем Киры Алексеевны. Тут уж, если и захочешь, не посмеешь что-либо недостойное предположить.

А далее можно было бы рассказать о том, как Солдатёнковы оказались в родстве с семьями известных российских адмиралов — Старка, Развозова и Колчака. Однако случилось это уже потом, после отъезда Кузьмы Васильевича из России. Судя по всему, именно его детям «повезло». Впрочем, судьба Колчака и других российских адмиралов — это тема отдельного исследования.

Из событий, связанных с семейством Солдатёнковых, можно еще упомянуть закладку храма в память о Николае II и о погибших солдатах Белой армии — это событие произошло в феврале 1936 года в Брюсселе. Среди членов комитета по сооружению памятника была и Надежда Солдатёнкова, дочь Василия Ивановича и жена Сергея Георгиевича Базарова. Напомню, что сын Надежды Васильевны годом раньше женился на Ирине Юрьевне Козловской, а в конце этого года у супругов родилась дочь, та самая Ирина, вяжущая ныне коврики у пруда с очаровательным названием Джорджика на окраине Лонг-Айленда. Странно, что не участвовал в этом деле князь Юрий Михайлович Козловский, немало сил потративший для защиты чести бывшего монарха в споре с князем Феликсом Юсуповым. Не удостоился, надо полагать.

Вторая дочь Василия Ивановича Солдатёнкова, Варвара, так и осталась жить в Москве, занимая комнату все в том же доме на Мясницкой, который некогда принадлежал ее семье. В 1925 году она работала преподавателем на Курсах иностранных языков. Но вот что интересно, соседями ее по квартире были Ефим Исидорович и Анатолий Ефимович Майзели. Опять эти Майзели — да тут их целое семейство! Неужто они из тех, что были прототипами барона из бала Сатаны в «Мастере и Маргарите»?

И все же, несмотря на присутствие знакомых персонажей, снова возникает уже изрядно надоевший вам вопрос: при чем же здесь Булгаков? Вот говорят, будто Михаил Афанасьевич в 1916 году писал прошение в адрес Колчака, надеясь, что примут его лекарем на военный корабль. А что, очень может быть, что так оно и было бы. Жаль только, что не видать ему в этом случае княгини — долгие месяцы плавания по морям и океанам, знойные мулатки в заграничных портах. Да если б в кругосветку даже не ходил, жить-то ему пришлось бы не в Москве, а в Петербурге. Но так уж случилось, что по состоянию здоровья в моряки Булгакова не взяли…

О Колчаке написано уже немало, даже слишком много, хотя следует признать, что Белое движение так никогда и не обрело в его лице достойного вождя. Нынешняя российская история доказывает, что из боевого генерала никогда не получится политик — этому подтверждение находим в судьбе Дмитрия Язова, Александра Руцкого и других. Так или иначе, Колчак тут оказался ни при чем.

Однако есть более прочная связь Булгакова с персонажами этого рассказа. Начну со слов профессора Преображенского, известного всем по повести «Собачье сердце»:

«Ничего подобного! На нем есть теперь калоши, и эти калоши… мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года. Спрашивается, — кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Саблин? (Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок.) Смешно даже предположить».

Да, снова Саблин — на этот раз Федор Павлович! А ведь над повестью Булгаков работал в 1925 году, уже после знакомства с Любовью Белозерской. Думаю, поклонникам писателя известно, что матерью Любови Евгеньевны была Софья Васильевна Саблина. Замечу, что отец второй жены Булгакова был дипломат и востоковед. Это для нашего исследования весьма существенно. До смерти отца все семейство жило в Петербурге.

А теперь вспомним биографию Евгения Васильевича Саблина: из семьи донских казаков, окончил Императорский Александровский лицей в Петербурге и поступил на работу в Министерство иностранных дел в августе 1898 года, причислен был к первому, Азиатскому (!) его департаменту. А с 1909 по 1913 год служил главой русской миссии в Иране.

К роду Саблиных принадлежал и Николай Васильевич Саблин, из потомственных дворян Области войска Донского, сын генерала, отличился в Русско-японской войне, служил на императорской яхте «Штандарт». Жил тоже в Петербурге. В доме на Бронницкой до 1913 года проживал вместе с Николаем Васильевичем и отставной генерал-майор Василий Федорович Саблин с женой Надеждой Федотовной.

Итак, рискну предположить, что Софья и Евгений были детьми Василия Саблина, так же как и Николай. В пользу родственной связи Евгения и Софьи говорит и то, что муж старшей сестры Евгения был дипломатом и востоковедом, а потому наверняка работал в том же департаменте МИДа, куда позже поступил Евгений Саблин. Надо полагать, и тут без протекции родственника не обошлось. Не знаю, как вам, но мне эта версия представляется довольно убедительной. Не удивлюсь, если Евгений Васильевич окажется племянником вице-адмирала Павла Федоровича Саблина и соответственно двоюродным братом его сыновей, Николая и Михаила, офицеров флота с довольно интересной биографией. Один был флигель-адъютантом его императорского величества и любимцем Григория Распутина, другой за очень короткое время успел побывать в должности командующего Черноморским флотом и при царе, и при Советах. Кстати, и жил Павел Федорович совсем недалеко от брата — на Спасской, близ Обводного канала. Кто знает, может быть, среди сыновей Павла Саблина был еще один — Федор Павлович, тот самый «буржуй», упомянутый в «Собачьем сердце».