Книга Сыщик - Александр Бушков

Дом, где снимал квартиру поручик Лемке, как раз ирасполагался в старой части города, где иные дома помнили турецкую осаду. Когдафиакр остановился у парадного, Бестужев первым выскочил наружу — уже почтиполностью протрезвевший. Держа руку поближе к потайному карману, всматривался ивслушивался — но ничего подозрительного вокруг не усматривалось. Тишайшая узкаяулочка с редкими фонарями, высокие и узкие дома, где ни одно окно не горело…

Штепанек выбрался следом, остановился у дверцы, озираясь,как Бестужев моментально подметил, с неприкрытым удивлением — ну конечно, послеособняка графини Бачораи и ещё более роскошной загородной резиденции барона онявно ожидал, что загадочный сибирский князь привезёт его в поместье, роскошьюне уступающее вышеназванным…

Подкатил фиакр, из которого выпрыгнул Лемке. Судя по егоспокойному виду, слежки за Бестужевым не было.

— Возьмите квадратный ящик, Иван Карлович, —сказал Бестужев. — А я — вон тот, продолговатый. Осторожно, одна стенкатам из стекла… Густав, ожидайте.

Густав меланхолично кивнул, сутулясь на облучке.

— Послушайте, господа. — В голосе Штепанекавпервые прорезалось некоторое беспокойство. — Что всё это значит? Этоместо никак не похоже…

Бестужев не собирался разводить психологию спрочувствованными уговорами — следовало экономить время, час был уже довольнопоздний, почти утро.

— Господин инженер, — сказал он сугубо барственнымтоном. — Ваш наниматель, господин барон, кажется, выразился достаточноясно? Вы на некоторое время переходите, так сказать, на службу ко мне. Какаявам разница, в каких именно домах пускать в действие ваш аппарат? Могузаверить, вам будет достойно уплачено…

Именно этот тон подействовал лучшим образом: должно быть, завремя скитаний по бродячим циркам и особнякам аристократов изобретатель илишился изрядной доли гонора. Он замолчал и, пожимая плечами, пошёл следом заотпершим парадное своим ключом Лемке. Бестужев на какое-то время задержался увходной двери, пока не показался экипаж с людьми Аверьянова — он подкатилнеспешно, остановился поодаль, и никто оттуда не вышел. Значит, всё в полном исовершеннейшем порядке…

Он подхватил продолговатый фанерный ящик с треногой инаправился в парадное. Перепрыгивая через три ступеньки, добрался до дверейквартиры аккурат в момент, когда Лемке уже внёс туда ящик и осторожноустанавливал его в прихожей. Газовый рожок довольно ярко освещал прихожую —аккуратную, по-немецки чистенькую, опрятную, но никак не похожую на княжескоежилище. Бестужев вновь увидел на лице Штепанека явное недоумение — но это ужене имело никакого значения…

— Прошу, — показал он рукой.

В гостиной — опять-таки опрятной, но небольшой и обставленнойкрайне заурядно — из-за стола поднялся генерал Аверьянов, даже в штатскомвыглядевший чрезвычайно авантажно.

— Рад вас приветствовать, господин Штепанек, —сказал он с видимым облегчением. — Наконец-то свиделись…

— Что всё это значит? — резко спросил инженер,пусть робко, но всё же пробуя неприкрытый протест. — Куда вы меня привезлии зачем?

— Куда — это, право же, несущественно, — глазом неморгнув, сказал генерал. — Гораздо более существенно — зачем. Не вижупричин скрывать: господин Штепанек, у нас есть намерение сделать вас достаточнобогатым человеком… Надеюсь, вы ничего не имеете против?

— Объяснитесь, — сказал инженер, на глазахменяясь, превращаясь из недавнего приживала в того, каким он, должно быть, былраньше, не так уж и давно.

— Извольте. Генерал-майор Аверьянов, имею честьпредставлять Генеральный штаб Российской империи. Уполномочен вести переговорыо приобретении вашего аппарата и вашем устройстве на русскую службу в качествеконсультанта. Вот мои полномочия.

Он извлек из кожаного бювара лист плотной бумаги и протянулШтепанеку. Бестужев успел заметить российский герб, отпечатанный крупнымитипографскими литерами угловой гриф какого-то учреждения, большую печать внизу,машинописный текст, замысловатую подпись…

«Такого на моей памяти ещё не было», — ошеломлённоподумал он. Бестужев плохо был знаком с практикой заграничной разведки, но несомневался, что обычно выполняющие тайную миссию с чужими паспортами офицеры неберут с собой подобные официальным образом оформленные полномочия. И тем неменее мы именно это наблюдаем… Причины понятны: кто-то всерьез опасался, чтоШтепанек может не поверить одним словам, пусть и подкреплённым немалымколичеством золота…

Аверьянов продолжал с той самой изысканной вежливостью,свойственной «моментам»:[8]

— За приобретение в собственность патента идополнительных чертежей я уполномочен предложить вам сто тысяч золотом. Суммувашего жалованья, если не возражаете, мы могли бы сейчас и обговорить…

— Ничего не имею против, господин генерал, —сказал Штепанек, возвращая внушительную гербовую бумагу.

Это уже был совершенно другой тон и совершенно другойчеловек. Право слово, Бестужев его едва узнавал: прямо-таки на глазах совсембыло павший на самое дно жизни инженер обрёл несомненную надменность,уверенность в себе, спокойную вальяжность. Осанка его была самой что ни на естьгорделивой, взгляд — чуть ли не высокомерным. Весь его облик выражал что-товроде: «Ну вот, История и расставила всё на свои места!»

«А ведь ты, братец мой, фрукт, — весело подумалБестужев. — Тот ещё фрукт. Гонористый, спасу нет. Ладно, какая разница,лишь бы дело сладилось…»

Не дожидаясь приглашения, Штепанек шагнул к столу инепринуждённо уселся, вынул из кармана дрянненький серебряный портсигар,щёлкнул крышкой. Генерал предупредительно пододвинул ему хрустальнуюпепельницу.

…Когда примерно через полчаса Бестужев с Аверьяновым вышлииз дома, генерал, остановившись на ступеньках невысокого крыльца, без малейшихпопыток соблюдать генштабовский лоск совершенно по-мужицки утер ладонью пот солба, шумно выдохнул:

— Уфф! Тяжёлый в обращении субъект, не правда ли,Алексей Воинович?

— Да уж, — с чувством сказал Бестужев.

Торг, свидетелем которого он был, получился на редкостьупорным: Штепанек оказался из того разряда людей, которые прекрасно чуют, что вних возникла крайняя необходимость, и стараются это использовать к максимальнойвыгоде для себя. Сто тысяч золотом обернулись ста двадцатью, да и жалованье, накоторое генерал вынужден был согласиться, было чрезмерным не только по меркамРоссийской империи, но и, пожалуй, любой европейской державы. Министр, что вРоссии, что в Австрии, получал месячного жалованья поменьше… И значительно.

— Он не еврей, случайно? — весело поинтересовалсягенерал.

— Чистокровный чех, — сказал Бестужев. —Проверено.