Книга Вторая попытка - Меган Маккаферти

Слишком неопределенно. Она могла иметь в виду что угодно: жизнь в Нью-Йорке, участие в шоу, распитие спиртного и все вместе взятое.

— Вытворять что? — невинно спросила я.

— Покинуть дом, чтобы жить в самом опасном городе на свете!

Опа, у нас есть победитель!

— Мам, шоу записано до одиннадцатого сентября.

— И все равно, — упрямо сказала она. — Я не хочу, чтобы мои дети жили там. Ни за что.

По-моему, яснее не скажешь.

Оттого, что я сотворила нечто такое, что лишит покоя родителей на десяток лет, я совершенно не ощущала праздника. Сказать тут нечего. Единственная разница между Рождеством 2001 года и Рождеством-2000 состояла в том, что Хоуп не приехала ко мне. А Бетани готовилась осчастливить мир потомством. И Глэдди не задает бесконечные вопросы насчет моего парня, поскольку уже получила всю информацию — от кого, вы сами знаете.

— Тутти-Флюти говорит, что у вас с этим Леном все серьезно!

— Он так говорит?

— Тутти-Флюти говорит, что при виде вас двоих ему тоже хочется быть с той, кого он любит.

— Правда? Он так говорит?

— Конечно! — Затем она повернулась к Мо, который сидел рядом с ней, как всегда. — Насколько я слышала, Тутти-Флюти сражает девушек наповал, как и ты в свои золотые деньки! — и они оба зашлись хохотом, хлопая себя по артритным коленкам.

— А потом что?

— А потом меня приручила тигрица! — прокричал Mo. Глэдди мурлыкнула. О боже.

— Нет, я имею в виду Тутти-Флюти, — сказала я.

— Он тебе не скажет, — отрезала Глэдди. — Если спросишь, отвечу, что одна глупая девица разбила ему сердце.

Я не могу поверить в то, что сказала эта девяностолетняя жертва двух сердечных приступов.

— Лен такой умный, симпатичный и вежливый мальчик, — пробормотала мама, потягивая «Шардонне» и особенно не вникая в разговор.

Мама права. Лен именно такой. Он подарил мне музыкальные диски и коврик для йоги как знаки внимания и признаки того, что ему самому нравится. ОТЛИЧНО. Я купила ему — о ужас! — галстук. Очень красивый, матовый, синий шелковый галстук из банановой республики — он говорил, что на следующей неделе ему понадобится такой для интервью в Корнуэлл. Но господи, это просто галстук. Я не подхожу на роль девушки, это точно.

Семейное празднество у Лена дома представляло собой уникальное сочетание Рождества и Хануки с обязательным вручением подарков. Папа Лена был евреем. Он работал кардиохирургом и умер от сердечного приступа в возрасте сорока трех лет. Если это не ирония судьбы, тогда, я не знаю, что. Он умер за несколько месяцев до Курта Кобейна, и я думаю, одержимость Лена этой музыкой как-то связана с отцом. Лен не рассказывал мне о смерти отца, как и моя семья молчала о смерти моего маленького братишки Мэтью, а семья Хоуп никогда не упоминала о Хизе. Вот так поколение наших родителей справляется с горем — они его отрицают, отрицают, отрицают! Я знаю, потому что спрашивала Лена, а он очень неохотно мне отвечал.

В любом случае мама Лена, Сандра — католичка. Я еще не была знакома с миссис Леви — слишком много времени возилась с подачей документов, — но я познакомлюсь с ней завтра утром, прежде чем мы отправимся на новогоднюю вечеринку Сары. Группа «Хаотическое Мироздание» наделала столько шуму на антитанцах, что она снова их пригласила. Мне повезло — я девушка гитарного бога. Так мне говорили молоденькие девочки. Кроме того, Лен сказал, что его мама очень хочет знать, с кем встречается ее сын. Елки. Меня это пугает, потому что становится слишком реальным.

Проглядывая записи за прошлый месяц, я вижу, что про Лена я тогда так много не писала, у меня не хватало слов, чтобы описать нашу цветочно-конфетно-романтическую идиллию. Хотя нет, это неправда. В том, что я не стремилась документировать отношения с Леном, была другая причина: я неспособна писать не только о счастливых моментах, но и вообще обо всех моментах, которые попадают под категорию волнующих меня. Все нормально. Мы встречаемся и занимаемся…

Физический аспект наших отношений мало-помалу прогрессировал. Глубокие поцелуи стоя. Глубокие поцелуи лежа. Руки на бюстгальтере. Руки и губы — под бюстгальтером. Руки на моих трусиках. Под… Все.

Я испытываю облегчение, что дело дошло только до этого, потому что у меня нет никаких идей, как документально подтвердить мою дефлорацию. Я не могу углубляться в детали такого рода, когда дело касается меня. Звучит более грязно, чем на самом деле. Плюс, когда я описываю это в обычных терминах, это показывает, насколько я скована в вопросах секса. Я позволяю Лену делать все за меня. Ему и в голову не приходит, что в этом — мое преимущество над ним. Разве не гордилась бы мною Мэнда?

Кстати, о моей безумной однокласснице: она уверена в том, что мы с Леном так и топчемся на месте и никуда не продвинулись. В последний школьный день перед каникулами, после того как мы с Леном нежно поцеловались на прощание перед уроком французского (у меня) и финансовой отчетности (у него), Мэнда подлетела ко мне и спросила:

— Вы еще не трахались?

— Это не твое чертово дело, — огрызнулась я.

— Они еще не трахались, — удовлетворенно произнесла она невидимой аудитории тоном Сары, которая маячила позади нее. Затем Мэнда снова повернулась ко мне.

— Вам лучше заняться этим поскорее. Чем дольше вы тянете резину, тем сложнее будет потом. Ты можешь пожалеть об этом. — Отвернувшись, Мэнда пошла по коридору, виляя бедрами.

Как бы ни противно мне было осознавать это, я не могла не думать о словах Мэнды. Позже я рассказала об этом Бриджит.

— Может быть, она права, — подытожила я. — Может быть, мы слишком долго решаемся.

Бриджит нежно погладила меня по плечу.

— Когда человек — тот, что нужно, можно и подождать.

— Откуда ты знаешь? С Бэрком ты долго не церемонилась, да и он был явно не тот, что нужно.

Вместо ответа Бриджит пожевала кончик своего хвоста. На ее лице отражалось все, что она думала о сексе в этот момент.

— Ты считаешь, что Лен — тот, кто нужен? А он тоже этого хочет? — спросила я. — Как ты говорила, мы оба умные, симпатичные, озабоченные девственники.

— Ладно, Джесс. Только ты можешь дать ответ на свой вопрос.

Она права. Но, как свидетельствует история, все мое понятие о любви летит псу под хвост. Я не знаю. Он мне нравится. Очень нравится, даже если не принимать во внимание оригинальный способ вербально выражать свои мысли. Мои отношения с ним надежны, легки, верны. Лен не причиняет мне беспокойства, вот я и не могу писать о нем. С ним мне не нужно подкармливать своих демонов свежей писаниной. Но я не порву ни одного дневника, посвященного моей тошнотворной одержимости им, в этом я уверена.

Тридцать первое декабря

Дорогая Хоуп!