Книга Шапка Мономаха - Алла Дымовская

– Да вот, – Базанов вытащил письмо из кармана спортивной куртки, любезно одолженной ему хозяином вместо домашней одежды, и прочитал вслух отрывок: – «Взять первую из священных пяти, что исконные от самого начала. И по своему счету от 22 на 2 отметить… и таково бестрепетно поступить и не ждать освобождения». Между прочим, перевод с иврита. Что скажете насчет этой инструкции или головоломки?

– С иврита перевод, говорите? А оригинала нет? Еще разок, ну-ка, прочитайте, любезный Андрей Николаевич, – попросил заинтересованный Придыхайло.

Базанов спешно проглотил кус киевской котлеты, зачитал отрывок сначала.

– Так говорите, давно над этим бьетесь? – вдруг улыбнулся Лавр Галактионович. – Неужто и отец Сосипатий, и отец Тимофей? О преподобном Пантелее умолчу, он уж старец. А эти двое как? Не может быть, чтобы не поняли!

– Господи, Лавр Галактионович! – Базанов вскочил со своего места за столом. – Если знаете или подозреваете что-то, умоляю вас, скажите только! Вам за это определенно полцарства будет! Жизнью своей клянусь, я не корыстный, вы же видите, и славу вашу не присвою. Не томите, скажите, в чем тут дело!

Придыхайло томить не стал – куда его самодовольной натуре было удержаться! Тут же и выложил все как на духу. И видимо, ответ нашел он так скоро потому, что не сжимала коварно его сердце страшная тайна шапки царской, не сковывала разум, и понятия он не имел, какой ключ и от чего только что удалось сыскать.

– Да все просто. Просто, оттого и сложно. Первая из пяти – так это Книга Бытия из Пятикнижия Моисеева. Яснее ясного, и более быть нечему. А двадцать два – это глава, а от нее второй стих. Сказано же, по счету своему. Значит, по Библии славянской.

– Так давайте проверим немедленно. Господи, да что я говорю! Тогда-то книги были старинные. В них и счет иной! – остановил себя Базанов, хотя уже и кинулся было к книжным шкафам в хозяйском кабинете.

– А вот и нет! – торжествующе возразил Лавр Галактионович. – В Геннадиевской Библии в Книге Бытия счет такой же, как и в современной. И взят он в точности из паремийника той эпохи и перенесен без изменения. Текст кое-где, конечно, различается в толкованиях. Все же единого перевода Септуагинты не существует. Но цифры совпадают. Впрочем, и старославянский образец у меня тоже имеется, не беспокойтесь.

– Так несите! Чего же вы ждете! – закричал на него Базанов.

Придыхайло вскорости вынес на вытянутых руках здоровенную книженцию в старинном, телячьей кожи переплете. Две головы одновременно склонились над страницами.

– Ну, вот… Вот вам двадцать вторая глава, а вот и второй стих. Читайте, – указал пальцем нужное место Придыхайло.

Базанов прочел и не смог, не удержал страшный крик, шедший от самого его сердца. Так ужасны были слова. Те, что «по счету от 22 на 2 отметить». И таково бестрепетно поступить и не ждать освобождения!

Глава 18

В небе

Он только теперь сознавал окончательно, что и последнюю, самую злую катастрофу нельзя было отвратить. И кажется, помнил давно минувший тот трагический день, если и не по минутам, то в точности по ходу произошедших событий.

Тоже зимнее, как и сегодня, утро началось не слишком хлопотно. Притом было воскресенье, и половину дня Ермолов, пытаясь сдержать давнее обещание, решил провести с семьей, из-за нервотрепки последнего месяца совсем оставленной им без внимания. И Ларочка обижалась, хотя и не говорила ничего отцу в глаза, но вот на столе в рабочем кабинете пару раз оставлены были ему цветные открытки с изображением детворы, катающейся с гор на саночках. И теперь Ермолов, в виде сюрприза домашним, распорядился прямо здесь, в Горках, залить по всем правилам каток. И Женя будет довольна, она тоже любила коньки, хотя и нечасто, видит бог, ей удавалось развлекаться таким образом.

Ермолов чувствовал себя в то роковое утро будто Сизиф, наконец-то вопреки воле покаравшего его Зевса вкативший свой чудовищный камень на вершину горы и вкушающий заслуженный отдых и в эти минуты не желающий иметь никаких более тревог. Вчера окончились переговоры, которые не то что провести благополучно, а и просто добиться факта их осуществления было делом из области фантастической. И все же компромисс нашли, и с Ермолова, и с Тропинина семь потов сошло, а с нового премьера Филофеева, человека тучного, – все десять, как обольщал посланцев Объединенного Халифата выгодными цифрами. Но представители полномочные то ли считать умели плохо, то ли надеялись позже взять свое задарма, премьера слушали вполуха. А Тропинин, бедняга, разве что арий оперных им не пел, а так даже Коран шпарил наизусть, словно в муллы готовился наниматься. Послы перед тем мялись в нерешительности черт его знает сколько времени. И ни туда ни сюда. А только пока они этак болтались в своей проруби, Ермолов состряпал интригу. Виртуозную, многоходовую, дорогую баснословно. Это было, конечно, откровенное подстрекательство, противу всех международных правил и норм, какие только существуют на свете, зато добился, чего хотел, пусть и в первом приближении. Как следствие его затеи правитель ханства Ичкерийского – кстати, законно совершенно избранный, – за богатый куш для своей подопечной территории совершил, говоря языком блатным, наезд на мирного соседа небольшую торговую республику в составе Федерации Российской. И гордо поднял голову. В республике взвыли и побежали в сторону Кремля с требованием покарать обидчиков. На что и был дан им ответ, что дело, мол, сперва надо перенаправить в ООН. А тем временем хитро приманенные в сети якобы эмиссарами от хана Ичкерийского послы из Халифата позволили себе неосторожные похвалы и обещания: дескать, не бойся, мы с тобой! А уж это факт был вопиющий и хитрым ханом международной огласке тут же преданный. Однако на просторах страны, в коей ты же и полномочный посол, позволять себе такие заявления, хоть бы и неофициально, весьма чревато дипломатическими последствиями. Это даже для демократической западной помойки со всей ее прогрессивной общественностью выходило чересчур. И не сообразовывалось с правами их, умученных разнообразными свободами, человеков. Халифатское посольство, севши задом в говны вонючие, засмущалось и стало ковырять всеми пальцами в носах. Тут-то Ермолов их и окрутил, словно птица Сирин некогда странников сладкоголосым пением. Что обиды не имеет никакой, и что понимает несдержанный восточный темперамент, и что только горько ему осознавать факт отвергнутой дружбы. А тут и Тропинин подсунул под руки послам сахарный, с глазурью, документ. И нефтепровод чуть ли не за свой счет, и уран лично со всем министерством берется обогащать почти задаром, и даже, ежели пожелают, устроят им показательные гонки на подводных лодках по Индийскому океану, а победитель – крейсер атомный – можно купить по подарочной цене.

Послы, несколько все же опозоренные, клюнули и заглотнули червячка. А тут им и банкет, и по паре орденов за дружбу народов на грудь, вплоть до мелких референтских сошек, и дары от щедрого государства Российского для облегчения обратного пути. В общем, вчера как раз и поставили точку в этом дурном деле. Подписали договор о торговом сотрудничестве, а от него уж в будущем времени один только шаг и оставался Ермолову, чтобы договор торговый переделать в мирный.