Книга Братство Камня - Лоренсо Сильва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы должны найти Джейка, — настойчиво прибавила она.
— Проехав некоторое время в южном направлении, они остановились в Вифлееме на Лехай-Ривер. Выбранный ими мотель располагался на боковой улице; он состоял из нескольких вытянутых в линию одинаковых ячеек с узкой площадкой для парковки. Разбудив дежурного, они зарегистрировались как мистер и миссис Роберт Девис и выбрали комнату в самой глубине мотеля (чтобы утром не разбудили машины); дежурный сообщил им, что после трех ночи все ближайшие закусочные закрыты. Поэтому им пришлось довольствоваться той едой, что осталась после гор, да засохшим сыром и печеньем из автомата в холле мотеля.
Машину они припарковали перед входной дверью, а мотоцикл решили оставить за углом так, чтобы его не было видно с улицы; только заперев за собой дверь и завесив шторы, они включили свет.
Арлен сразу же бросилась на кровать. На фоне белого покрывала она” с вытянутыми руками, выглядела так, будто играла в какой-то пьесе роль ангела на снегу. Она закрыла глаза и засмеялась.
— Как когда-то, да? Помнишь, когда мы жили, словно отшельники, в Мексике? Ты, я…
Она открыла глаза, и снова в них появилось выражение напряженной ожидания.
— И Джейк, — сказал Дрю. Она нахмурилась.
— Пора.
Он не ответил.
— Ты обещал.
— Конечно. Просто…
— Джейк. Ты сказал, что был в монастыре. Что шесть лет назад Джейк убил тебя. Что это означит? — Ее голос стал жестким. — Расскажи мне.
Он знал, что этот миг наступит. Все то время, что он ехал сюда, задавая! себе тревожные вопросы: “Что случилось в этом лесу? Почему они не преследуют нас?” — он одновременно готовил себя к этой минуте.
И все еще не был готов.
— Это займет много времени.
— Тогда не будем его терять. Начинай. — Она встала, сняла с себя куртку и начала расстегивать пуговицы на шерстяной рубашке.
Столь интимный жест поразил его, хотя он понимал, что она ведет себя вполне естественно, относясь к нему так. будто они остались любовниками. Усиленная воспоминаниями об их прежней жизни, любовь к ней вспыхнула в нем с новой силой.
— Пока ты будешь рассказывать, — она открыла дверь ванной комнаты, — я приму душ. — Потом нетерпеливо повернулась, не обращая внимания на то, что расстегнутая рубашка не полностью прикрывала грудь. — Давай, Дрю. Начинай.
Он был в смятении, его подсознание противилось тому, чтобы снова вытащить на поверхность глубоко погребенные там кошмары.
Когда он поднялся, Арлен уже не было в комнате. Он услышал скрип петель задергивающейся душевой занавески, затем шум льющейся воды.
Когда занавеска зашуршала снова, он вошел в ванную комнату. За украшенной цветочным узором желтой пленкой был виден ее движущийся силуэт. Испачканные в горах вещи были свалены под раковиной Комната заполнилась паром.
— Дрю.
— Я здесь. Никак не решу, с чего начать. — Он закусил губу, закрыл крышку унитаза, опустился на нее.
— Ты сказал, все началось шесть лет назад.
— Нет. Раньше. Если не знать, что было раньше, не поймешь остального. — Он уставился на пар, заполнивший ванную. Несмотря на близкие отношения, он никогда раньше не говорил ей об этом. Вспоминать было слишком тяжело. — Япония, — чуть слышно сказал он.
— Что? Я не слышу. Этот душ…
— Япония, — сказал он громче.
Пар становился все плотнее, застилал глаза. На мгновение Дрю почувствовал головокружение: ему показалось, что он куда-то проваливается.
Япония, 1960 год.
10 июня, незадолго до ожидаемого визита в страну американского президента Дуайта Эйзенхауэра, разбушевавшаяся толпа в десять тысяч человек осадила токийский аэропорт, протестуя против заключения нового американо-японского оборонительного договора, по которому разрешалось постоянное присутствие в стране американских военных баз и хуже того — если учесть, что США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, — американского ядерного оружия. Непосредственными объектами их ярости были американский посол в Японии и некоторые представители администрации Белого Дома. Чтобы показать, что может произойти, если американский президент все-таки прилетит, толпа окружила лимузин, в котором американские служащие собирались поехать в посольство, и так угрожала им, что вертолет военно-морских сил США вынужден был срочно приземлиться посреди толпы и, взяв на борт американцев, отправить их в безопасное место.
Шесть дней спустя японское правительство объявило, что визит Эйзенхауэра отложен. Однако массовые демонстрации продолжались.
Токио, неделю спустя.
Из-за недавних беспорядков — отец в последнее время часто произносил эти слова, — отменили пикник в день его рождения. Он не знал, что такое эти беспорядки (наверно, они были как-то связаны с посольством, где работал отец), но знал, что, когда ему в прошлом году исполнилось девять, на праздник пришли двенадцать детей, а завтра не будет ни одного.
— Из-за беспорядков американцам небезопасно собираться вместе, — сказал отец. — Ведь подъедет много машин, придет много взрослых. Все это привлечет внимание. Мы не можем позволить, чтобы произошли еще какие-то инциденты. Я уверен, что ты это понимаешь, Дрю. Я обещаю, на следующий год мы устроим тебе еще более грандиозный праздник, чем собирались устроить в этом году.
Но Дрю не понимал, вернее, понял не больше, чем когда отец накануне сказал маме за ужином, что, возможно, придется переехать из своего дома в посольство.
— Временно. Пока ситуация не стабилизируется. — Отец иногда употреблял слова, которых Дрю не понимал.
Что значит “стабилизируется”? Единственным, что указывало Дрю на неладное, было исчезновение большинства японских слуг. И сейчас, когда Дрю думал об этом, он вспомнил еще кое-что необычное. Японский мальчик, лучший его друг здесь, больше не приходил играть. Дрю часто звонил ему, но родители мальчика всегда отвечали, что его нет дома.
— Ну, не горюй о празднике, приятель, — сказал отец, ласково взъерошив ему волосы. — Не гляди так мрачно. Ты все равно получишь подарки. Много подарков. И большой шоколадный торт, твой любимый. Даже я останусь дома, чтобы отпраздновать вместе с тобой.
— Ты хочешь сказать, что сможешь уйти с работы? — спросила явно довольная мама. — Разве тебе не нужно будет оставаться в посольстве?
— Я сказал послу, что эти несколько часов мой сын мне важнее, чем любой, будь он проклят, кризис.
— И посол не рассердился?
