Книга Римский медальон - Джузеппе Д'Агата

— Хорошо, князь, но сейчас, если позволите, даже для такого ночного бродяги, как я, уже очень поздно или слишком рано. Я хотел бы откланяться.

Никто не шелохнулся. Двое немых стражей стояли у дверей, скрестив на груди руки.

— Мне пора ехать. — Пауэл качнулся с пятки на носок и обратно.

— И далеко думаете уехать? — спросил Анкизи.

— Далеко. Прямиком в Англию. — Пауэл медленно отступил и сделал вид, будто нюхает гвоздику у себя в петличке. — Видите этот цветок, князь? Он похож на обычную гвоздику, но на самом деле это чудо техники. — Он насмешливо улыбнулся. — Техники, господа, а не магии.

Пауэл попытался понять, какое впечатление произвели его слова. Сейчас все присутствующие и впрямь казались ему призраками, существами из иного мира.

— Этот цветок — крохотный передатчик, — продолжал Пауэл. — Радио, связывающее меня с полицией. И если через несколько минут я не выйду отсюда, вы все будете арестованы.

Он повернулся и спокойно направился к выходу. Стражи, поймав взгляд Анкизи, отошли в сторону. Пауэл обернулся и попрощался легким поклоном с присутствующими.

Закрыв за собой дверь, он выдернул гвоздику из петлички, положил ее на подоконник и, засунув руки в карманы брюк, почти вприпрыжку спустился по лестнице.

Подходя к своей машине, он все еще улыбался. Но, опустившись на сиденье, принялся тереть глаза. Он чувствовал себя усталым. Включив двигатель, он взглянул на приборный щиток, к которому была прикреплена его собственная фотография с надписью: «Не спеши! Думай обо мне!»

Он вспомнил об Англии, о Лондоне и друзьях, которых вновь встретит на родине… Затем почти автоматически развернул машину и, подав сначала назад, нажал на педаль газа.

Пауэл не заметил своей ошибки и вместо крутой дороги, ведущей вниз, свернул чуть левее — на длинную и такую же крутую лестницу, идущую параллельно этой дороге.

На большой скорости, подскакивая на каждой ступеньке, машина понеслась вниз. Пауэл не мог удержать ее. Он попытался затормозить, но педаль тормоза заклинило, и автомобиль перевернулся на бок.

В таком положении машина летела до самого конца лестницы. Огонь вспыхнул мгновенно, и спустя несколько секунд раздался взрыв.

* * *

Вечером накануне отъезда Эдвард пригласил Барбару в маленький ресторан неподалеку от площади дель Пополо.

Грустным и тихим был этот прощальный ужин. Неожиданная, страшная и нелепая смерть Пауэла, в которой было больше вопросов, чем ответов, свела на нет хрупкое равновесие, которое установилось у Эдварда во взаимоотношениях с окружающим миром после той последней мартовской ночи. Его запавшие, подчеркнутые синими полукружьями глаза беспокойно вглядывались в людей, проходящих за окнами ресторана. Казалось, он кого-то искал или ждал.

Они с Барбарой говорили о Пауэле. Как странно — этот добродушный жизнелюб оказался, в сущности, совсем одиноким человеком. В Англии семьи у него не осталось. Здесь, в Риме, он вел холостяцкую жизнь. И вот вчера на протестантском кладбище на южной окраине Рима стало одной могилой больше.

После ужина они поднялись на холм Пинчо и долго молча смотрели на закат. Так они прощались. Эдвард с Барбарой и Римом. Барбара с Эдвардом. И оба с непостижимым, еще не до конца понятым ими отрезком своей жизни. Уговорившись встретиться нынешним летом в Лондоне, они расстались.

Возвращаться в гостиницу Эдварду не хотелось. Ему не давало покоя чувство, будто его ждут где-то. Он сел в «ягуар» и через несколько минут уже медленно ехал по набережной в сторону Трастевере. Проезжая по мосту Гарибальди, он бросил взгляд на остров Тиберина: на этом сложившем весла корабле отправилась в свое последнее плавание Оливия.

Он без труда отыскал площадь возле церкви Санта Мария ин Трастевере, где спал глубоким сном после той странной ночи в таверне «У Ангела». Дальше он пошел пешком.

Эдвард шел по тем же улочкам и переулкам, что и при первой ночной прогулке вместе с Лючией, девушкой, которая привела его в другой Рим и навсегда впечатала образ этого другого города в его сердце.

Арки, темные своды, часовенки… тишина и сумрак. Эдвард шел уверенно и спокойно, словно прекрасно знал дорогу.

И он без всякого усилия нашел то, что искал. Или, быть может, то, что он искал, нашло его само.

В какой-то момент он вдруг понял, что стоит перед невысоким старинным домом. Над входом была прибита вывеска: «Таверна „У Ангела“».

Сердце его сильно билось, когда он спускался по лестнице в просторный подвал.

Керосиновые лампы и несколько факелов на стенах освещали помещение. Слуги, хлопотавшие возле очага, сошли, казалось, с гравюры Пинелли. И хозяина Эдвард узнал — того, худого и длинноволосого.

В таверне не было никого, кроме женщины, сидевшей за грубо сколоченным столом спиной ко входу. Светлые распущенные волосы поверх старинной шали…

От радости на глаза Эдварду навернулись слезы. Он поспешил к женщине.

Это была не Лючия. Волосы оказались просто седыми. А платье — обычным, цыганским. Лицо, когда-то, несомненно, красивое, теперь было испещрено морщинами. Однако возраст ее определить было невозможно.

Женщина улыбнулась Эдварду:

— Отчего так смотришь на меня? Садись!

Эдвард медленно опустился против нее на стул.

— Я ищу одну девушку…

— Разве не меня? — Женщина рассмеялась. Смех был легкий, девичий. Эдвард, словно загипнотизированный, не мог отвести от нее глаз.

— Знаешь, кто я?

Эдвард не отвечал. Она тряхнула головой, и легкие седые волосы упали на ее лицо.

— Я — колдунья… Хочешь выпить?

Она поднесла кувшин с вином к стакану, вдруг оказавшемуся перед ним, но Эдвард отказался от угощения, закрыв стакан рукой.

— Зря отказываешься. Вино легкое. Я люблю такое.

— Вы… вы тоже приходите сюда каждый вечер? — Эдвард не знал, как ему говорить с этой странной женщиной.

— Как Лючия?

— Вы знаете ее?

— Здесь все ее знают.

Эдварду казалось, что он снова погружается в атмосферу того, первого вечера.

— Скажите мне что-нибудь о Лючии. Я так долго искал ее.

— Могу рассказать тебе кое-что из ее прошлого. Я же колдунья. Все знаю.

Эдвард кивнул. Женщина опустила глаза. Казалось, она смотрит внутрь себя.

— Лючия была незаконной дочерью одного из князей Анкизи. И у нее был вольнолюбивый, бунтарский характер. Она стала натурщицей художника Марко Тальяферри. А поскольку любила его, то и ушла к нему…

— Продолжайте, прошу вас…

— Тальяферри знал, что он — перевоплощенный Иларио Брандани. Поэтому всю свою короткую жизнь он провел, занимаясь живописью и поисками. Поисками того, что могло бы его спасти.