Книга Черные шляпы - Патрик Калхэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она покачала головой, снова положив руки на бедра.
— Ты же не будешь ругать девочку… или взрослую женщину… за попытку?
— Мне понравилась попытка. Можешь как-нибудь попытаться еще. Возможно, я не буду чувствовать себя столь благородным, когда у меня в голове будет поменьше проблем и я проведу побольше времени вдали от дома, достаточно, чтобы разыгрался хороший аппетит.
Она снова засмеялась, опять раскатисто, и взяла его за руку. Они вместе поднялись наверх, в столовую, где Джонни беседовал с шеф-поваром, греком по имени Ник, едва заметным в своих белых поварских одеждах, надетых поверх серого костюма. По коридору напротив, в другой комнате, швейцары и вышибалы играли в покер, ставя по пять-десять центов, а воздух был наполнен синим сигаретным дымом.
Шеф-повар Ник кивнул и улыбнулся Уайатту и Текс, когда они пришли, а затем встал и ушел.
Уайатт подвинул стул Текс, и она села. Затем сел и он, рядом с Джонни.
— Старина Ник выглядит довольным, — сказал он.
— Еще бы, после того как я удвоил его жалованье.
— Как это называют мальчики на службе? Доплата за опасность?
Джонни, без пиджака, в белой рубашке с закатанными рукавами и без галстука, выглядел измученным. Ему приходилось тяжело.
— В любом случае, Ник заслужил повышение жалованья, — сказал он. — Парень чертовски хорош, просто его в свое время уволил Ректор. Но, знаешь, некоторые точки сдают в аренду свои рестораны. Может, мне тоже стоит это сделать. А еще гардероб.
— Возможно, — согласился Уайатт. — Но давай начнем с моего предложения насчет аренды.
— Что? — спросил Джонни, а потом вспомнил. — А, комната напротив. Ага, все готово. Еще пару сотенных лейтенанту Хэрригану.
— И половины не стоит, — сказал Уайатт.
— Во что ты ввязываешься, Уайатт? — спросила Текс, не поняв ни слова. — Пара двухдолларовых шлюх?
Уайатт потер руки, словно из ресторана ему должны были подать роскошное блюдо.
— Я удостою этих нью-йоркских мальчиков редкой чести — возможности проиграть деньги в покер самому Уайатту Эрпу.
— Причем абсолютно законно, — добавил Джонни, подняв указательный палец.
— Мне не понадобится мухлевать с теми клиентами, которые к тебе приходят, — сказал Уайатт. — А ты лишь увидишь, как твое заведение превратится в прикрытие для настоящего покерного логова.
— Твоя любимая игра, Уайатт? — спросила Текс.
— Да. Раздача до пяти карт, я раздаю и играю одновременно.
— Братец, а это оставляет хоть какие-то шансы остальным?
— Никто никому револьвер к голове не приставляет. Джонни дает стартовый капитал, а потом получает пятьдесят процентов выручки.
— Если дело пойдет, мы здесь наверху развернемся, — сказал Джонни.
Текс подняла брови.
— Чудесно, только ты же не собираешься отдать под это гримерку моих девушек! А если Уайатт подразумевает аренду, при которой эти мужчины будут подглядывать, как девушки одеваются и раздеваются, то, Джонни, от чего-то тебе придется отказаться.
Джонни расхохотался, а Уайатт улыбнулся так широко, что стали видны даже некоторые его зубы.
— Итак, вечером в понедельник? — спросила Текс владельца заведения. — Снова в деле?
— Снова в деле, — ответил Джонни.
На этом Текс решила закончить беседу и уйти. Уайатт и Джонни смотрели, как Текс идет, а на это всегда стоило посмотреть.
Оставшись наедине с Джонни, Уайатт заговорил о деле:
— У тебя есть все, для того чтобы открыть свой кабак, за маленьким исключением — кроме выпивки.
— Я знаю, — ответил Джонни, вздохнув и покачав головой. — С учетом того, что Йель следит за каждым моим шагом, это проблема. Если он выследит меня по пути на склад, я пропал.
— Как ты обходился с этим в прошлом?
— Я лично все перевозил. Не брал с собой даже моих ребят из клуба, звал их только тогда, когда приезжал, чтобы быстро разгрузиться.
— Как ты перевозил выпивку?
— Просто загружал на заднее сиденье моей колымаги в картонных ящиках и прикрывал сверху одеялом. Раз в неделю, примерно так, и этот трюк прекрасно проходил до сих пор.
— Этот склад, Джонни, ведь никто не знает, где он, кроме тебя.
— Именно так.
— Я уже говорил, что ты не сказал мне, где он.
— Уайатт, если вы хотите, чтобы я сказал, я скажу.
— Похоже, дело к тому идет. Позволь спросить тебя, Джонни, почему ты не пользуешься услугами молочной Клингмэна?
Джонни медленно расплылся в улыбке, а потом затряс головой и захохотал.
— Ты, парень, ничего не упустишь, а, Уайатт?
— Точнее, почему ты работаешь с Дростом, когда все в западной части Пятидесятых работают с Клингмэном?
Джонни поднял руку, а затем встал и закрыл двустворчатую дверь столовой. Потом он проверил двери в кухню, убедился, что все в порядке, и вернулся за стол к Уайатту и сел.
Наклонившись близко к нему, Джонни тихо заговорил, почти шепотом:
— Рональд Дрост — хороший друг и хороший партнер по бизнесу. Он оптовый торговец маслом и яйцами, работает на улице Уоррен, в квартале, где расположена вся оптовая торговля молоком этого города.
— Один из «больших мужчин с маслом и яйцами», как говорила Текс.
— Точно. Еще у него молочная ферма, он снабжает молоком несколько кварталов Манхэттена, но не этот. А причина того, что один из его ребят совершает дальнюю поездку сюда, совсем другая. Рональд доставляет не только молоко для ресторана, он отправляет и пиво.
— Я думал, у тебя полугодовой запас бутылочного пива.
— Именно. Его-то и доставляет Рональд, что называется, по капле. Он любезно согласился предоставить мне место в этом новомодном холодильнике, который он поставил у себя в подвале молочной. Он там яйца хранит.
— Значит, у этих деревянных коробок, скрепленных проволокой, двойное дно?
— Правильно.
Уайатт прокашлялся.
— Значит, мальчишка-молочник подразумевал под «возобновлением регулярной доставки» подвоз пива… Джонни, а тот склад, который ты используешь, твой склад, сокровищница выпивки, находится в той же части города?
— Черт, откуда вы узнали? — спросил Джонни, откинувшись назад.
— Я не узнал. Догадался. Ты бывал в той части города, Вест-Сайде, и, возможно, этот твой приятель, Дрост, арендовал для тебя склад.
— Ну… на самом деле… да, это он. Боже мой, неужели это столь очевидно? Что думаете, Уайатт?
Уайатт выудил из внутреннего кармана пиджака сигару, вполне хорошую для тех двадцати пяти центов, которые она стоила, и прикурил ее, улыбаясь.