Книга Собака из терракоты - Андреа Камиллери

Монтальбано выключил телевизор и принялся насвистывать восьмую симфонию Шуберта, «Неоконченную». Получилось превосходно, ему удались все пассажи.

Он набрал номер Мими Ауджелло, наверняка его зам больше знал о случившемся. Никто не ответил.

Покончив наконец с едой, Монтальбано уничтожил все следы ужина, вымыл старательно даже стакан, из которого пил свой глоток вина. Он разделся, готовый идти ложиться, и в это время услышал, как остановилась машина, затем голоса, хлопок дверцы, – и машина уехала. В мгновение ока он юркнул в постель, потушил свет и стал изображать глубокий сон. Услышал, как открылась и закрылась входная дверь, шаги Ливии, которые внезапно стихли. Монтальбано понял, что та остановилась у порога спальни и на него смотрит.

– Брось притворяться.

Монтальбано сдался, зажег свет.

– А как это ты угадала, что я притворялся?

– По дыханию. Ты знаешь, как дышишь во сне? Нет. А я знаю.

– Где ты была?

– В Гераклее Минойской и Селинунте.[28]

– Одна?

– Господин комиссар, я вам все скажу, все открою, но прекратите, пожалуйста, этот допрос с пристрастием! Мы ездили вместе с Мими Ауджелло.

У Монтальбано лицо перекосилось, он угрожающе уставил на Ливию палец:

– Смотри, Ливия, Ауджелло уже захватил мой письменный стол, я не хочу, чтобы он захватил еще что-нибудь мое.

Ливия не уступила:

– Считай, что я не слышала, так будет лучше для нас обоих. Я, во всяком случае, не являюсь твоей собственностью, сицилиец хренов.

– Ну ладно, извини меня.

Дискуссия все продолжалась, даже когда Ливия разделась и легла в постель. Но Мими, решил Монтальбано, еще за это поплатится. Он поднялся:

– Куда ты теперь?

– Позвоню Мими.

– Да оставь ты его в покое, ему даже во сне не снилось сделать что-нибудь, что могло бы тебя задеть.

– Алло, Мими? Монтальбано это. Ах, ты только что вернулся домой? Ладно. Нет, нет, не беспокойся, Ливия в полном порядке. Благодарит тебя за прекрасный день. Да и я тоже тебе благодарен. Мими, ты слышал, что в Катании подложили бомбу Коррадо Бранкато? Нет, не шучу, передавали по телевизору. Ничего об этом не знаешь? Как это ничего не знаешь? А, понимаю, ты целый день был в отлучке. И, может, наши коллеги из Катании тоже тебя разыскивали. И начальник полиции тоже наверняка задался вопросом, куда это ты запропастился. Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Постарайся как-нибудь помочь горю. Спокойной тебе ночи, Мими.

– Сказать, что ты самый настоящий мерзавец, это еще мало, – заметила Ливия.

– Ладно, – сказал Монтальбано, когда было уже три часа ночи. – Признаю, что это я во всем виноват. Когда я здесь, то веду себя так, будто тебя не существует, весь в своих мыслях. Давай уедем.

– А голову ты тут собираешься оставить? – спросила Ливия.

– В каком смысле?

– А в том, что ты свою голову вместе со всем тем, что там есть, прихватишь. И значит, неизбежно будешь и дальше думать о своих делах, даже если мы окажемся за тыщу километров отсюда.

– Клянусь, до того, как ехать, я ее очищу.

– И куда мы отправимся?

Поскольку Ливию уже захватил туристическо-археологический стих, он подумал, чего бы такого предложить, чтоб ей угодить.

– Ты ведь никогда не видела острова Моция, да? Давай так, сегодня же утром часам к одиннадцати выезжаем в Мадзара дель Валло. У меня там друг, замначальника полиции Валенте, с которым мы уже давно не виделись. Потом поедем дальше в Марсалу и в конце посмотрим Моцию. А когда возвратимся сюда, в Вигату, организуем еще какую-нибудь поездку.

Мир был водворен.

Джулия, жена замначальника полиции Валенте, оказалась не только ровесницей Ливии, но даже родом была из Сестри. Женщины тут же прониклись взаимной симпатией. Несколько меньшую симпатию синьора внушила Монтальбано: паста оказалась до неприличия переварена, тушеная говядина под соусом, без сомнения, была порождением больного рассудка, а ее кофе вам не осмелились бы налить даже на борту самолета. Когда этот, с позволения сказать, обед закончился, Джулия предложила Ливии остаться с ней дома, они выйдут прогуляться попозже. Монтальбано же отправился вместе с другом в управление. Замначальника полиции дожидался человек лет сорока с длинными бакенбардами и опаленным солнцем лицом типичного сицилийца.

– Каждый день новая история! Простите, господин начальник полиции, но я должен с вами поговорить. Это важно.

– Представляю тебе учителя Фарида Рахмана, друга из Туниса, – сказал Валенте и затем, обратившись к учителю, спросил: – Это надолго?

– Самое большее четверть часа.

– Я бы сходил посмотреть арабский квартал, – сказал Монтальбано.

– Если вы меня подождете, – вмешался Фарид Рахман, – я с удовольствием вам его покажу.

– Послушай, – посоветовал Валенте, – я-то знаю, что моя жена не умеет варить кофе. Метрах в трехстах отсюда находится площадь Мокарта, ты усядешься там в баре и выпьешь хорошего. Учитель зайдет за тобой туда.

Он не стал сразу заказывать кофе, а сначала отдал дань блюду сытной и благоухающей запеченной пасты, которая вывела его из мрака, в какой его совсем было ввергло кулинарное искусство синьоры Джулии. Когда появился Рахман, Монтальбано уже успел замести следы пасты и перед ним стояла лишь невинная чашечка из-под кофе. Они направились к кварталу.

– Сколько вас в Мадзаре?

– Уже превысили треть от местного населения.

– И часто случаются инциденты между вами и местными?

– Нет, совсем редко, прямо-таки ничего по сравнению с другими городами. Знаете, я думаю, что мы для Мадзары что-то вроде исторической памяти, факт почти генетический. Мы здесь свои. Аль-Имам аль-Мазари, основатель юридической школы Магриба, родился в Мадзаре, так же как и филолог Ибн аль-Бирр, которого изгнали из города в тысяча шестьдесят восьмом году, потому что ему слишком нравилось вино. Решающий факт, однако, в том, что жители Мадзары – моряки. А у моряка очень развит здравый смысл, он понимает, что это значит – стоять обеими ногами на земле. Кстати о море, вы знаете, что у здешних рыболовецких судов смешанные экипажи – тунисцы и сицилийцы.