Книга Царица без трона - Елена Арсеньева

А вот кстати о Шуйском… Вернее, кстати опредательстве. Почему-то Михаил Татищев не зрит с осуждением на князя Василия.А ведь во лбу его словно бы клеймо горит! Весь жизненный путь его – лишь чередапредательств. Сначала входил в скопище боярское, кое требовало от малоумногоцаря Федора Ивановича развода с неплодной царицей Ириною. Но братом царицы былГодунов, ее пострижение означало прежде всего его отставку, а значит, боярепотерпели поражение и были подвергнуты опале. В отличие от сосланных сообщниковШуйский довольно скоро воротился в Москву и даже вновь подполз к подножиютрона. Борис оказал ему особое доверие: отправил расследовать угличское дело осмерти царевича Димитрия. И Шуйский привез доклад следователя, вполнеудовлетворявший всевластного Годунова: царевич-де убил себя в припадке падучей.Правда, за такое умилительное расследование Шуйский вправе был ожидать большейпризнательности от будущего государя. Но при Годунове он особых почестей ибогатств так и не достигнул. Не потому ли после смерти царя Бориса Шуйский,доселе убеждавший всех в самозванстве Димитрия и клявшийся, что сам видел вУгличе его окровавленный труп, начал вдруг распространять совсем иные слухи?Дескать, доклад следователя был написан по принуждению, поскольку на него,Шуйского, чрезмерно давил Годунов, а на самом деле в Угличе был похороненкакой-то попов сын, а не малолетний царевич. К Москве же идет истинный сынГрозного, дабы настоять на своих законных наследственных правах!

Хорошо. Димитрий вошел в столицу, взял трон,наградил своих сподвижников, в числе которых был и князь Василий, и дажепозволил ему вступить во второй брак (отчего-то царь Борис никак не давалШуйскому разрешения жениться!). Казалось бы, живи да радуйся. Однако князяВасилия словно бы вошь подгрызала за причинное место. Не мог он усидетьспокойно и принялся вместе с братьями устраивать заговор против нового царя,признанию коего сам же способствовал.

Тогда Федор Романов еще не примыкал кзлоумышленникам. И слава Богу! 30 июня минувшего года заговор был раскрыт из-заглупости и неосторожности Шуйских, и князь Василий, как старший среди братьев,как главный виновник, был приговорен собором к смерти. Он готовился взойти наплаху, и вот тут-то Димитрий совершил поступок, который умным людям казалсялибо признаком непомерной дурости, либо – непомерного же великодушия. Димитрийпростил князя Василия Ивановича и всего лишь отправил его с братьями в ссылку,конфисковав имения. Не прошло, впрочем, и года, как Шуйские вновь оказались вМоскве, причем имения были им возвращены. Сладкоречивый до приторности князьВасилий вновь приблизился к трону, втерся в доверие к царю… а значит, не смогудержаться от того, чтобы вновь не начать готовить заговор против Димитрия.

Это казалось непостижимым уму. Ведь молодойцарь простил все его прегрешения, все оговоры, всю ту грязь, которую лил нанего Шуйский! Вместе с ним ездил тайком смотреть на въезд в столицу своейневесты, а потом именно Шуйский выводил Марину из храма после венчания и вместес ее отцом провожал молодую до брачной постели. А в свободное от свадебныхцеремоний время…

Чудилось, Шуйский был заражен предательством,словно дурной болезнью, которая неизлечима, брезгливо подумал Федор Никитич.

Он медленно перебирал четки. Чему научило егосийское заточение, так это умению скрывать свои чувства. Вот и сейчас он былубежден: как ни вздрагивают пальцы, лицо его не выражает ничего, кроме вниманияк словам князя Василия, который рассказывает о том, что Шуйские пустили в ходсвои давние связи с торговыми людьми Москвы, вызвали в столицу массу своейчеляди из всех имений; на сторону заговорщиков были приготовлены служилые люди,а в решительный момент из узилищ выпустят заключенников, которые станут битьполяков. Что и говорить, Шуйский умел извлекать уроки из своих ошибок и сейчасдействовал с размахом поистине государственным, достойным будущего государя.

– Надо поспешить, чтобы это дерево невыросло до такой степени, что его нельзя будет ни достать, ни срубить, –вещал князь Василий.

«Делай, делай!» – внутренне усмехнулся ФедорНикитич.

Пусть старается Шуйский. Еще неведомо, чтобудет далее…

– А ну как провалимся? Ну как что-то нетак пойдет? – заикнулся Татищев.

– Это почему бы? – высокомерноглянул на него князь Василий.

– Дойдут до него слухи… упредит кто…

– Средь нас предателей нет, – почтиласково сказал Михаил Скопин-Шуйский, и Федору Никитичу только с величайшимтрудом удалось скрыть новую ехидную усмешку, на сей раз относящуюся не до князяВасилия Ивановича, а до его молодого родственника, знатного вояки и царевамечника [44].

Вот тоже хороша фигура! Именно князю Михаилу,прославленному своими боевыми подвигами, была поручена высокая честь доставитьиз Выксунского монастыря мать царевича Димитрия, инокиню Марфу, ранее – царицуМарию Нагую. Измученная, преждевременно постаревшая женщина спросила своегосопровождающего – и в этом вопросе выразились все ее сомнения и мучения:

– А верит ли народ, что перед нимзаконный царевич?

– Горе тому, кто не признает в немистинного сына Грозного! – ответствовал князь Михаил. – Народрастерзает неверующего!

Хороший ответ. Ответ истинного царедворца,человека без чести и совести. После этих слов признание Марфой нового государясвоим родным сыном было предрешено… И вот теперь эти гордые – и враз лукавые слова:«Средь нас предателей нет!»

– Да я не об том, – нравственнопопятился Татищев, уловив в голосе князя Михаила нескрываемую угрозу. – Неиначе черт ему ворожит. Некоторые говорят, нечистая сила открывает ему всезапоры и во всем подает помощь. Сам слышал при дворе: мол, сатанинскаяпророчица, юродивая Олёна предсказала царю смерть от вражьей руки и велелаостерегаться.

– Ну что ж, каждому вольно болтать, чтона ум взбредет: с вралей пошлины не берут! – пожал плечами князьМихаил. – Я тоже слыхал про сие пророчество. Да что с того? Димитрийтолько посмеялся над ним и велел не обращать внимания на болтовню безумных иодержимых старух.

«И это для нас великое счастье!» – мысленнодобавил Федор Никитич.

– Так оно… – пробормотал Татищев, вешаяголову. – Так оно, конечно…

«Эх, слабоват союзничек, – сокрушенновынес приговор Романов. – И хочется ему, и колется, и мамка не велит. Аведь какая фамилия, каковы родовые традиции! Предок его не зря, наверное, носилпрозвище Тать-ищ. Тать, разбойник, душегуб. Силушки, сказывают, былбогатырской, силою и воссел наместником в Новгороде. А этот… думный дворянин…сопля соплей».