Книга Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

— Ага, есть!

На этот раз попалась такая крупная рыба, что Алексею пришлось минут двадцать водить ее по заливу. Устала добыча, устал и он. Леска пела, как струна, но держала. Мужики азартно сопереживали, то и дело норовя дать совет. Прибежали также дети, женщины и верный Степан. Все в напряжении ожидали исхода схватки. Наконец, добыча хватанула воздуха, ослабла и вылетела на берег. Публика ахнула — это оказалась щука двухаршинной длины!

— Твое благородие, дай и нам попробовать! — взмолились мужики.

— Еще раз швырну, и ваша очередь, — пообещал Лыков. Ветлуга, словно на показ, решила выложить ему сегодня все свои сокровища: уже через пять минут на песке оказался солидный язь фунтов на восемь.

— Ну, для ухи уже достаточно. Сейчас вот на удочку попробую стерлядку изловить, а «спиннинг» забирайте.

— Стерлядку мы вам сей секунд сварганим и денег не возьмем!

— Нет, хочется самому попробовать.

Сыщик объяснил своим новым знакомцам, как правильно пользоваться заморской новинкой. Особенно предостерег от образования «бороды» — это когда не приторможенная вовремя леска соскакивает после падения блесны с катушки и запутывается в клубок. Мужики попались сообразительные и деликатные. Окуньков успел шепнуть им, что барин — муж наследницы Нефедьевской дачи и опекун имения. Не впадая ни в подобострастие, ни в фамильярность, крестьяне нашли с Лыковым общий язык, да и снасть освоили быстро. Очень скоро они вытащили первую щуку. Затем леска все-таки соскочила и запуталась, и ее долго перематывали наново. После этого дело пошло на лад. Рыбаки бросали по очереди и за короткое время добыли еще одну крупную щуку и изрядного голавля. А затем последовал такой рывок, что крепкий мужик чуть не улетел в реку вместе со снастью. Блесну схватила какая-то огроменная рыбина. Ветлугаи тут же вернули «спиннинг» хозяину, и Лыков чуть не час водил пленницу по плесу. Вдруг, когда добыче оставалось до берега всего несколько саженей, из воды показалась голова.

— Черт! Что за чудище? — опешил коллежский асессор.

Башка щуки была размером чуть не с телячью морду! Страшилище высунулось из воды до плавников, потом резко рвануло вбок. Хваленая английская леска, скрученная из двенадцати рядов прочнейших шелковых нитей, лопнула в секунду. Лыков опрокинулся на спину и распластался на песке.

— Вот, Лексей Николаич, каки в нашей Ветлуге звери водятся, — похвалился старший из рыбаков. — Нонешней весной у Карасового острова щука робенка с плота стащила! Он, стало быть, ноги-те свесил, и… Не нашли.

На этом спиннинговая рыбалка прекратилась, да и пора было варить уху. Лыков взялся кашеварить, а Степан Окуньков закинул наудачу длинную матчевую удочку. На крючок он насадил обыкновенного червя.

— Сейчас своих однофамильцев наловлю с пяток для навару.

Однако уже через минуту Степан вытянул из реки восьмивершковую стерлядь.

— Все, — заявил Алексей, — сматываем снасти. Больше нам не съесть, а тащить рыбу в эдакую кручу я не согласен.

— Лексей Николаич! — взмолился Окуньков. — Я с парней не удил. Дозвольте еще побаловаться!

Лыков махнул рукой, заправил варево и ушел играть с детьми. Потом они купались, загорали и ели необыкновенно вкусную уху. Степан наловил такую прорву рыбы, что часть вынужден был отдать мужикам. Девчонки Титусики строили с горничными деревню из песка. Степан же научил Николку и Павлуку маршировать. Втроем они ходили по берегу туда-сюда и пели странную песню:

— Что такое? Старое жаркое,

После масленицы гусь!

Наконец, стало вечереть, появились злые комары, и отдыхающие вернулись домой.

Вечером Алексей обошел поместье и проверил караулы. Два объездчика с Шабалихинского кордона, вызванные на охрану Нефедьевки, оказались толковыми ребятами. Непьющие, внимательные, спокойные, оба — запасные ефрейторы. На следующее утро коллежский асессор увел их в рощу и проверил навыки стрельбы. Объездчики выбили отличные баллы. Лыков успокоился. Варенька уговорила его съездить в гости к Полине Мефодиевне. Имение Смецких — Аппалиха — находилось всего в трех верстах от них. Удаленное от реки, оно не имело таких красивых видов, как Нефедьевка, но постройки выглядели значительно богаче. Двухэтажный главный дом смотрелся настоящим дворцом. От него расходились во все стороны аккуратные дорожки из гладко обструганных досок — это были маршруты прогулок барышни-калеки. Когда Лыковы подъехали (детей с собой, понятно, не взяли), Полина Мефодиевна как раз возвращалась к дому из липовой аллеи. Ее сопровождала верная Аннушка. Камеристка была одета по-господски, а на лице ее бросались в глаза белила, подведенные брови и яркая краска на губах. Увидав гостей, Аннушка скривилась и быстро ушла во флигель. Смецкая, наоборот, обрадовалась и радостно приветствовала Лыковых.

Алексей с Варенькой провели в Аппалихе два часа. Хозяйка показала им дом, провела по окрестностям. К обеду вышел ее сентильный[74]отец. Лыков завел с ним разговор. Дело в том, что через Аппалиху проходила дорога, связывавшая их поместье с лесной столицей Нефедьевской дачи — деревенькой Русенихой. Сама дача занимала добрую половину большого Шабалихинского урочища. Русениха находилась в середине урочища, на берегу речки Лозовой. Именно там лыковские работники занимались и вырубками, и посадками, здесь же располагалась одна из двух лесопилен. Но когда дорогостоящий тес доставляли потом к пристани, аппалихские мужики озоровали и снимали доски с проезжавших возов. Так было много лет. Титус положил конец этому незаконному оброку, приставив к обозам охрану. Кончилось тем, что одному из конвойцев проломили голову колом, и свидетелей не нашлось. Алексей хотел узнать у Смецкого фамилии главных бузотеров, чтобы потом с помощью исправника пугануть их.

— О, это старинная распря! — оживился Мефодий Александрович. — Аппалихские и нефедьевские всегда дрались, таков вековой обычай. С этим ничего нельзя поделать. Мой дед еще пытался, да бросил. Нельзя же лишать простой народ любимого развлечения! Для них драка, как для нас с вами итальянская опера. Аким и Еллий из свиты моей Полиньки — первые на деревне кулачные бойцы; ваши их особенно боятся. А с тех пор, как умер великий Коряжка, нефедьевские стали постоянно проигрывать.

— Кто такой Коряжка? — заинтересовался Алексей.

— Я знаю! — обрадовалась Варенька и захлопала в ладоши. — Я в детстве много слышала о нем от папа, а однажды даже видела этого богатыря. Это был высокий и крепкий старик с очень прямой спиной и гордой осанкой. Любимый крепостной папа. Уже шесть или семь лет, как Коряжка умер.

— Все так, — подтвердил Мефодий Александрович. — Я не раз просил вашего отца уступить мне Коряжку, предлагал за него четырех справных мужиков. Но он отказался. Слишком любил своего геркулеса. Аппалиха и Заболотье, владения рода Смецких, всегда дрались с Нефедьевкой. Сходились стенка на стенку, обязательно зимой, на Масленицу. И обычно победа оставалась за нашими. Но когда Коряжка вошел в полную силу, все переменилось. Настоящие его имя и фамилия — Александр Васильевич Смыслов. Знаменитый был человек… Сам он никогда в поле на эти бои не выходил, а лежал на печи. Жена же его очень любила, когда муж дрался, и всегда его подзуживала, а Коряжка отмахивался. Бои проходили на берегу ручья Слотинки, разделяющего наши земли. Когда стенки сходились, жена Александра Васильевича выбегала посмотреть ход сражения. И передавала мужу. А Коряжка отдыхал и ждал перелома. Перелом этот он мог наблюдать из своего окна. Когда аппалихские обращали нефедьевских в бегство, те чесали с поля в деревню и по главной улице добегали до Коряжкиного дома. Тут все переменялось. Богатырь выскакивал из избы, в чем был, в рубахе и вязаных чулках — он никогда не обувался. И всегда кричал одну и ту же фразу: «Каянные! Вот я вас!» Одного его вида и этого крика оказывалось достаточно: наши бойцы немедленно обращались в бегство. Тот, кто решал драться, получал полный разгром. Смыслов в одиночку гнал целую деревню! Как сейчас помню это его «каянные!»