Книга Семена огня - Владимир Свержин

– План ясен, – перебил его Лис. – Одна беда – никуда не годится.

– Да?! – огорчился могучий воитель.

– Точно говорю тебе – бесполезное вредительство. Изловили бы тебя, повесили, прямо здесь, на вожжах посреди конюшни, на страх домовым и на радость воронам. А потому, если хочешь помочь Благородной Даме Ойген, слушай сюда и делай так, как я тебе говорю…

Как всегда бывает в таких случаях, утро наступило внезапно и болезненно. Привыкшие к тому, что жизнь – борьба, храбрые бароны и вольные франки усилием воли подняли веки, мучительно стараясь понять, колокол ли это замковой церкви призывает добрых прихожан к заутренней, или попросту в башке так гудит после вчерашнего. Но времени для бесплодных раздумий не было.

В надежде на то, что свежий ветер за несколько часов езды исправит ущерб, нанесенный сознанию истреблением годичного запаса вина с окрестных виноградников, бароны, а также их свиты, воины, и даже собаки быстро сориентировались, где бог, а где порог, и, ободренные этим знанием, принялись спешно готовиться к отбытию. Не хватало еще приехать к Реймсу затемно, наткнуться на запертые ворота, а с обозом, как ни крути, движешься медленней, чем просто верхом, так что следует поспешить.

Обоз формировался во дворе замка. Возы, груженые снедью и вином для предстоящего в честь официальной тризны пиршества, драгоценные одежды, привезенные из ромейских земель, яркие мягкие ковры, и в сам Константинополь доставленные из баснословной Персии – все это грузилось с максимальной тщательностью, бережением и неусыпным контролем самого трезвого комиса – стойкого Фрейднура.

Его могучая фигура то и дело мелькала между возами, и трубный голос взывал то к вниманию, то к осторожности, то заставляя возниц пошевеливаться и трогаться с места, то приказывал сдать назад и не загораживать путь.

Возок, предназначенный для принца Дагоберта и его матери, мало напоминал колесницу цезарей. Он стоял, затертый у самой конюшни, почти упираясь задней стенкой в каменную толщу замковой башни. Приняв у стражников законного наследника престола и безутешную вдову «погибшего на охоте» правителя, Фрейднур отослал воинов и, открыв перед августейшими пленниками дверцу, тихо напутствовал:

– Вы там того, под ноги глядите.

Напутствие было не лишним: даже невооруженным глазом было видно, что доски пола в транспортном средстве не закреплены. Не дав времени красавице Гизелле в полный голос возмутиться столь очевидным непочтением к монаршей особе, юный Дагоберт, уловив намек, отодвинул доски пола и увидел сквозь открывшийся лаз ухмыляющуюся из подземелья физиономию Лиса.

– Давайте, лезьте скорей! В тесноте, да не в обиде!

– Да, но ведь… – начала Гизелла.

– Лезьте, лезьте! – требовательно повторил Сергей. – А я тут на первый случай дно подлатаю. То-то Пипин удивится!

– Эй! – послышался вскоре над головами резкий окрик Фрейднура. – Стражу к этому возку! С принцем и его матерью не разговаривать, будут чего-нибудь требовать, – звать меня!

– Где мы находимся? – прошептала Гизелла.

– Там же, где потерялись, мадам.

Над схроном звучали шаги, голоса, ржание коней, чей-то хохот и недовольные окрики.

– Надо выждать, пока все уедут, – прошептал Лис.

– Что вы намерены делать? – в тон ему ответила Гизелла.

– Странный вопрос! Продолжать наше столь бесцеремонно прерванное странствие, если, конечно, не возражаете.

– Но что мы делаем здесь, в этой яме?

– Еще один странный вопрос. Сегодня, наверное, праздник странных вопросов, – пробормотал Лис себе под нос. – Два ответа на выбор: сидим и скрываемся. Если вам не нравится здесь, можем спуститься в камеру. Там, правда, воняет до невозможности. Да и стража удивится, обнаружив вас в нашем недостойном обществе. Но зато пол, стены, потолок – все, как полагается.

Августейшая особа впала в задумчивость.

– Мадам, пока мы тут в узком кругу заинтересованных лиц, я бы хотел уточнить у вас кое-какие детали.

– Какие же?

– Мне ясно, чего хочет от вас Пипин. Дело в наше время обычное и не достойное не то, что пера Шекспира, но даже и нескольких капель чернил. Почему вас так ненавидит Брунгильда?

– Потому что я красива, а она жалкая уродина.

– Хороший ответ. Хотя я бы назвал ее безжалостной уродиной. Однако, когда это, скажем так, существо, желало расправиться с вами и всем потомством вашим, она кричала о семенах огня, о змеенышах, и тому подобном. Ни слова не было слышно о голубых, точно небо, очах и длинных, подобно спелой пшенице, золотистых волосах.

– Я не знаю, что она там кричала! – возмутилась Гизелла. – Я сама была жертвой дракона!

– Тише, тише, мадам! – требовательно зашептал Сергей. – Иначе мы все станем жертвами Пипина. Я бы даже поверил вам, когда бы не одно мелкое «но». Я был там, в лесу, когда дракон похитил вас. Более того: мы с ним на пару придумали план вашего похищения. И потому, как вы сами, надеюсь, понимаете, версия жертвы ужасной злокозненной твари меня не устраивает, как и вариант, что, мол, праздношатающаяся крылатая рептилия ни с того, ни с сего решила поохотиться на охраняемый возок, а вы абсолютно случайно возьми, да и окажись там.

– Вы наглец и невежа!

– Это верно, – согласился Лис. – Только к делу не относится. Понимаете, глубокоуважаемая мадам, я спиной своей ощущаю, что, связавшись с вами, мы здорово влипли. А поскольку выбираться по-любому нам придется вместе, я бы очень хотел понять для себя, во что именно и на какую глубину мы вляпались.

– Это неслыханно!.. – продолжала возмущаться Гизелла.

– Все оттого, что мой отец – дракон, – прервал мать Дагоберт.

– Что? – переспросил Рейнар.

– Вы не ослышались. Мой отец – дракон.

– Тише! – испуганная красавица попыталась зажать сыну рот ладонью, но тот отстранил руку матери.

– Это чистая правда.

– А как же покойный Дагоберт? – взгляд Лиса буравил вдову насквозь.

– Он тоже сын дракона, – прошептала смиривщаяся Гизелла. – Начиная с первого Меровинга у них у всех одна порода. Не знаю уж почему, но сыновья драконов при всех их талантах и достоинствах не могут иметь мужского потомства. Никто не знает, отчего, но это так. Вот и повелось: дракон требует себе красавицу в пещеру, а его сын или же иной драконид освобождает бедную девушку из лап чудовища. Вынашивание драконида длится около года, так что первенец рода владык франкской земли рождается, как положено, в священном браке.

– Да, веселый оборотец! – констатировал Лис. – То есть, выходит, чудище, с которым мне довелось свести знакомство там, в лесу, – настоящий отец Дагоберта?

– Именно так, – чуть слышно проговорила мать наследника. – Он последний в этих землях несет семя Предвечного Огня.