Книга Чистилище - Йорг Кастнер

– Значит, подтвердилось сообщение по телефону? – спросил Энрико. – Священник таки повесился в камере?

– Да, бесшумно и вполне успешно.

– И в объяснение ничего не оставил?

– Оставил – нас в дураках и кучу записей, которые теперь нужно просмотреть. Мой коллега, оставивший священнику пояс, не попадет под дисциплинарное расследование. Если дело не дойдет до обвинения в убийстве по неосторожности. Но никакого прощального письма или записки не было.

– Обвинение против ваших коллег? Разве такие вещи не расследуются внутри полиции?

Масси ухмыльнулся:

– Обычно – да. Но не в том случае, когда речь идет о мертвом священнике.

– Кажется, что вы сожалеете о смерти Умилиани, комиссар.

– А почему нет? Погиб человек.

– Но он ведь был убийцей вашего шурина. Человек, который сделал вдовой вашу сестру и наполовину осиротил ваших племянников и племянниц.

– Хм, странно. – Масси вздохнул, отпил глоток пива и вытер пену с усов. – Можно было бы подумать, что за все время своей службы я должен ненавидеть Умилиани больше, чем любого другого убийцу. Но это не так. Напротив, я еще никогда не был уверен в вынесенном приговоре, как в деле отца Умилиани.

– Думаете, не он убил вашего шурина?

– Нет, не это. Я предполагал, что священник убил Бенедетто. Иначе самоубийство Умилиани ничем нельзя объяснить. Но после всего, что я знал об Умилиани, могу сказать, что он был добрый человек. Не очень сообразительный, но и не тщеславный. Но ведь не каждый священник должен быть амбициозным гением, чтобы дорасти до кардинала или епископа. Умилиани был очень доволен своим местом.

– Вы хотите сказать, что убийство не соответствует его характеру.

– Да, примерно, как Муссолини с голубем мира.

– И все же вы считаете его убийцей?

– Убийцей – да, но не обязательно виновным.

– Теперь я понимаю вас, комиссар. Вы думаете об инспираторе и о том, что мы, юристы, называем опосредованной причастностью к делу.

– Точно. Кто-то использовал священника, как инструмент.

– Но это означает, что опосредованный исполнитель, то есть человек, действующий как инструмент, вследствие ошибки, принуждения или невменяемости, поступал не противозаконно, – перебил его Энрико, заговорив на языке юристов. – Мне показалось, Умилиани очень переживал из-за своего поступка, когда осознал, что он сделал.

– Длявас закон что дышло! – проворчал Масси, презрительно махнув рукой. – Я не имею понятия, есть ли в этом деле опосредованный исполнитель или нет. А после смерти Умилиани мы этого, наверное, и не узнаем. Я говорил о фактической цепочке событий. Я не могу представить, что священник ни с того, ни с сего посреди бела дня додумался до того, чтобы убить Бенедетто.

– Но если вы правы, кто же тогда мог подстрекать его, кто ответствен за убийство вашего шурина?

– Как сказал бы Шерлок Холмс, это дело не на одну трубку. – Комиссар затушил сигарету в пепельнице и прикурил новую. – А может, даже не на одну пачку сигарет.

Помолчав, он поинтересовался здоровьем Елены, и Энрико рассказал ему о странном излечении, которое иначе как чудом и не назовешь. Но и Масси Энрико ничего не сказал о крылатом существе из своего кошмара. К тому же у него совершенно не было настроения.

– Странная птица этот Анджело, – произнес комиссар. – Пожалуй, я немного расспрошу о нем жителей Борго-Сан-Пьетро. Впрочем, боюсь, что жители деревни будут не особо разговорчивы.

– Может, узнаете еще что-нибудь от вашей сестры.

Масси состроил гримасу, будто у него разболелись зубы.

– Я бы не стал на это рассчитывать. Кроме того, возможно, она действительно ничего не знает об отшельнике. В конце концов, ведь она родилась не в Борго-Сан-Пьетро, она всего лишь приезжая. Люди с гор очень своеобразны. – Он допил свое пиво и спросил: – Вы уже открывали картонную коробку, которую вам привез синьор Писано?

– Нет, руки не дошли.

– Если там вдруг будет что-то, что поможет пролить свет в расследовании убийства, сообщите мне, хорошо?

– Само собой, комиссар.

Энрико поехал назад, в отель «Сан-Лоренцо». Войдя в номер, он тотчас разделся и отправился в душ. Чередуя теплую и холодную воду, он старался взбодрить себя. Энрико закрыл глаза и остался наедине с теплой и холодной влагой. Как же было хорошо под шипящими струями воды, которая уносила все заботы и мучительные вопросы! Энрико вовсе не хотелось выходить из-под «щита» душа. Но тут вдруг пошла ледяная вода и вернула его к действительности.

Только когда Энрико вытерся полотенцем, он вспомнил, что хотел осмотреть ноги на предмет красных пятен, и, ничего не обнаружив, почувствовал небольшое облегчение. Он осмотрел руки, и ему показалось, что припухлость немного прошла. Он надеялся, что это ему не кажется, потому что не испытывал никакого желания всю жизнь ходить со стигматами.

После того как Энрико переоделся в шорты и футболку, он взял коробку и уселся с ней на кровати. Веревки, которыми она была перевязана, не только не растрепались от времени, но и, наоборот, оказались удивительно крепкими. Попытки их развязать не увенчались успехом. Энрико отправился в гардероб за своим перочинным ножом. Когда острое лезвие коснулось веревок, в голову вдруг пришла мысль: действительно ли он хочет узнать, что скрывается внутри этой картонной коробки? Может, мать не говорила ему о настоящем отце из-за действительно весомых причин? Он подумал о словах, которые в панике выкрикнула Розалия Бальданелло: «Уходи, уходи прочь! Ты точно так же предался греху, как и твой отец, я вижу это на тебе. У тебя такие же глаза, такой же взгляд. Твой отец согрешил перед Богом и навлек на нас гнев Господа. Он назначил тебя своим душеприказчиком?» И потом еще, собрав последние силы, она кричала на Энрико: «Убирайся! Оставь мой дом, сатана, и никогда больше не возвращайся сюда!» Если предположить, что это был горячечный бред старой умирающей женщины, то все выглядело печально и ужасно. А если в этих словах есть правда? Если Розалия Бальданелло была в здравом уме и понимала, что говорила? Тогда у Энрико были серьезные причины ужаснуться. Был ли он сатаной? Ему вспомнилось существо с крыльями из сна, первоначальный ангельский облик которого сменился дьявольским, пугающим, а крылья с перьями превратились в перепончатые крылья летучей мыши. Каждый раз Энрико охватывал ужас, когда он видел дьявольскую морду, в которой слегка угадывались человеческие черты, так как в том существе, с которым сталкивался Энрико, он узнавал самого себя.

Однако эти размышления ни к чему не приведут, это он знал по своему богатому опыту. Резким движением разрезав веревки, он быстро снял крышку с коробки. Если уж он решился на это, то нужно поскорее узнать, что же завещала ему Розалия Бальданелло.

Энрико рассчитывал обнаружить там личные записи, старые фотографии или дневник, подобный дневнику Фабиуса Лоренца Шрайбера, но, судя по первому взгляду, его наследство состояло лишь из газетных вырезок. Коробка доверху была заполнена большими и маленькими газетными статьями, все они были аккуратно вырезаны – никаких кривых или оборванных краев. Их кто-то тщательно вырезал ножницами, кто-то, для кого порядок и точность играли большую роль. Так обычно поступали все поколения бабушек и дедушек Энрико.