Книга Год обезьяны - Чингиз Абдуллаев

— Мама! — крикнула Вера.

— Бабушка, — покраснела Наталья, — что ты несешь?

— Правду, — спокойно ответила она. — Он был такой молодой исильный. И я была молодой и сильной. Мне было только тридцать четыре. А емудвадцать четыре года. Представляете, какими мы были? Может, это лучший возрасти для мужчины и для женщины.

Она подошла к Муслиму и поцеловала его в голову.

— Это за то, что не дал обидеть Натали, — сказала она, — исам ее не обидел. Спасибо тебе за мою внучку.

Он пожал плечами, но не стал ничего говорить.

— До свидания, — протянула ему руку Наташа.

Он пожал и ей руку.

— У нас просто европейская семья, — недовольно проворчалаВера, — такая свобода нравов. Выбирай, с кем встречаться. Широкий диапазон — отбабушки до внучки. Вы уйдете наконец или нет?

— Уходим. — Марина взяла за руку внучку, и они пошли квыходу.

— И все-таки она постарела, — екнуло сердце Муслима.

Вера взглянула на него, когда наконец мать и дочь скрылисьза дверью.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Не знаю. Абсолютно невозможная и фантасмагорическаяситуация. Честное слово, не знаю. Но я точно знаю, что всегда любил толькотебя.

— И поэтому бросил на столько лет.

— У нас каждый раз все начинается сначала. Я рассказываю,как тебя люблю. Ты вспоминаешь, что я тебя бросил. Я начинаю объяснять, чтобыла война, ты говоришь, что это не причина. Все время одно и то же.

— Верно, — согласилась она, — и именно поэтому нам неследует строить дальнейших планов. Этот явно не тот случай, Муслим. Мы уже немолоды. У каждого из нас своя устоявшаяся жизнь. Ты мне тоже тогда нравился.Очень нравился. Но то время ушло. А сейчас другая эпоха и другое время. И ты обязанэто понимать.

— Я понимаю.

— Боюсь, что нет. И моя мать всегда будет стоять между нами.Что бы мы с тобой ни говорили, как бы себя ни вели. Это просто невозможно,неприлично, в конце концов, непристойно. И как Наталья будет к тебе относиться?Как к другу бабушки или как к другу мамы? А может, как к отчиму?

— По-моему, ты все усложняешь. Можно просто как к другу.

— Так просто ничего не бывает. Тебе уже сорок восемь лет,скоро выходишь на пенсию. Как ты себе представляешь нашу совместную жизнь? Яготовлю тебе по утрам яичницу и хожу в халате и в бигудях? Но эта жизньразмеренной провинциалки не для меня. Я уже привыкла к тому, что не должнастоять на кухне, заниматься какими-то бытовыми проблемами, готовить, убирать,стирать за кем-то. У меня совсем другой ритм жизни, Муслим. Ты обязан этопонять.

— Зачем так много слов? Я уже понял, что ты не можешь и нехочешь быть рядом со мной. Вот это и есть подлинная реальность. Все остальное —мишура, словесная шелуха. И даже моя случайная встреча двадцать четыре годаназад не должна была влиять на твое решение. Но она повлияла. Повлияла намногое…

— Значит, не судьба, — горько усмехнулась Вера. — Значит,все так и должно было быть. Я должна была выйти за Радволина, прожить с нимстолько лет и остаться вдовой. А тебе предназначено судьбой развестись иостаться холостым. На всю оставшуюся жизнь. Будем иногда встречаться илиперезваниваться, вспоминая, как нам было хорошо в молодости.

— Ты и сейчас молодая.

— Нет. Это общие слова. Такие удобные, обтекаемые, вежливые.Мне уже сорок. Сорок лет, Муслим. И у меня взрослая дочь. Для женщины послесорока начинают постепенно закрываться некоторые возможности, которые былираньше. Мы острее это чувствуем, сильнее. Приближение неминуемой старости.

Он молчал. Разумом он понимал, что она права. Представлял,что она принимает решение, в том числе и за него, за них обоих. И это решениеединственно правильное. Они слишком разные люди. Когда-то, в другое время и вдругую эпоху, они оказались близко, рядом друг с другом, словно сама судьбарешила испытать их союз, подарив им этот уникальный шанс. Но центробежные силыразвели их в разные стороны. На самом деле никто в этом не был виноват. Нивойна, ни развал государства, ни их личные желания или пристрастия. Сама судьбасвела и развела их. Жаловаться было глупо. Это все равно что жаловаться на свойпол или цвет кожи, который дается при рождении, как некий код, носителемкоторого раз и навсегда является любой человек. И даже противоестественноеизменение этого кода, когда пытаются изменить пол или цвет лица, не делаетчеловека сразу счастливым. Хотя бывают и редкие исключения. Он сновапочувствовал, как у него колотится сердце.

— Когда ты снова приедешь сюда, мы встретим тебя уже нашимправнуком, — улыбнулась Вера, — ровно через двенадцать лет. Тебе будет толькошестьдесят. А мне пятьдесят два. Мы будем еще молоды, и я покажу тебе девочкуили мальчика, которого родит наша Наташа.

— Ты считаешь, что я должен появляться в вашем городе толькораз в двенадцать лет? — горько усмехнулся Муслим.

— Ты сам выбрал себе такую судьбу. Или судьба выбрала тебя.Я не знаю. Но три подряд совпадения — это слишком много, даже для судьбы. Тригода Обезьяны. Следующий будет в две тысячи шестнадцатом году.

— Говорят, что Баку подаст заявку на проведение Олимпийскихигр шестнадцатого года, — вспомнил Муслим. — В восьмом они пройдут в Пекине, ав двенадцатом будут в Лондоне. Значит, у нас появляется шанс увидеться наОлимпийских играх в Баку.

— Или ты снова приедешь к нам. Но надеюсь, что в этот разповод будет гораздо более счастливый.

— Что вы думаете делать с Викторией?

— Уже поздно что-то думать. Она должна рожать. У нее будетмальчик. И она по секрету сказала мне, что хочет назвать его Муслимом. Ейвсегда нравилось это имя.

— Но это не из-за меня. Это благодаря Муслиму Магомаеву.

— Кто знает, — улыбнулся Вера, — мне очень хотелось, чтобыты меня правильно понял. Как раз в вопросе наших взаимоотношений. Мне оченьхотелось, чтобы ты не уезжал отсюда с ожесточенным сердцем. Год Обезьяны — этотвой кармический год, всегда помни об этом.

— Теперь уже не забуду никогда, — пообещал он.

— И спасибо тебе за все, что ты сделал, — добавила она. — Незабудь, что теперь у тебя есть знакомая в Санкт-Петербургской мэрии. Это не такплохо, как ты думаешь. И самое главное — в следующий раз мы точно не разрешимтебе оставаться в гостинице такого класса.

— Ловлю на слове, — улыбнулся он. Сердце все-таки болело.

Потом они прощались. Прощались как-то странно, осторожнообнимаясь, словно боясь расплескать друг друга, неловко подставляя щеки, словночужие люди, лишь недавно ставшие друзьями. Обменялись рукопожатием. И потом онуехал. Когда шел к машине, она вдруг поняла, что больше никогда в жизни неувидит его. «Если он обернется, я побегу за ним, остановлю его, — твердо решилаона. — Если он обернется…» Он так и не обернулся. Сел в машину, и автомобильотъехал.