Книга Маяк - Филлис Дороти Джеймс

К общему смущению, доктор Шпайдель прореагировал на это сообщение, встав с кресла и пожав Дэлглишу руку. Вопреки горящему лицу его ладонь оказалась неожиданно холодной и влажной. Снова опустившись в кресло и медленно разматывая шарф, он, по-видимому, обдумывал наиболее подходящий ответ. Наконец он произнес с почти незаметным немецким акцентом:

— Это трагедия для его семьи, для его друзей и для литературы. Его высоко ценили в Германии, особенно романы его зрелого периода. Вы хотите сказать, что его смерть — самоубийство?

Мэйкрофт взглянул на Дэлглиша и промолчал, давая ответить ему.

— По всей видимости, это так, хотя есть кое-какие противоречащие этому детали. Вполне очевидно, что их необходимо прояснить, и, если возможно, до того, как новость распространится по всей стране.

Тут вмешался Мэйкрофт:

— Речь идет не о том, чтобы скрыть происшедшее. Такая смерть, несомненно, вызовет международный интерес. И опечалит весь мир. Фонд надеется, что, если все факты станут известны достаточно быстро, жизнь нашего острова будет нарушена на не слишком длительное время. — Он замолк, и Дэлглишу показалось, что он на миг пожалел о сказанном. — Разумеется, эта трагедия нарушит гораздо больше, чем мирное существование острова Кум, тем не менее в общих интересах, включая и семью мистера Оливера, чтобы все факты стали полностью известны как можно скорее и чтобы можно было предотвратить слухи и досужие разговоры.

— Я задаю всем живущим здесь один и тот же вопрос, — сказал Дэлглиш. — Видели ли они мистера Оливера вчера вечером после обеда или — что еще важнее — сегодня рано утром. Нам очень помогло бы, если бы мы могли узнать о состоянии его психики в часы, предшествовавшие смерти, и, если это возможно, когда именно эта смерть произошла.

Ответ Шпайделя остановил приступ резкого кашля. Потом он некоторое время пристально разглядывал свои стиснутые руки, лежавшие на коленях, и несколько секунд как будто обдумывал ответ. Молчание тянулось непомерно долго. Дэлглиш подумал, что оно вряд ли могло объясняться печалью из-за гибели человека, на личное знакомство с которым Шпайдель вовсе не претендовал. Его первой реакцией на сообщение о смерти Оливера были вполне банальные соболезнования, высказанные без всяких эмоций. И вряд ли можно было предположить, что единственный вопрос Дэлглиша требовал длительного обдумывания. Но может быть, этот человек серьезно болен? Его кашель явно был очень болезненным. Доктор Шпайдель снова закашлялся, прижав к губам платок, на этот раз кашель оказался более продолжительным. Возможно, молчание доктора Шпайделя объяснялось попыткой удержаться от кашля. Наконец он поднял голову и сказал:

— Пожалуйста, извините меня. Кашель этот довольно мучительный. Я почувствовал себя неважно уже на борту, когда плыл сюда, однако не настолько, чтобы отменить поездку. Ничего особенного. Это просто недомогание, которое отдых и свежий воздух не могут не вылечить. Мне было бы очень жаль причинить всем здесь беспокойство, привезя на остров грипп.

— Может быть, вам лучше побеседовать со мной позже? — предложил Дэлглиш.

— Нет-нет. Очень важно говорить сейчас. Думаю, я могу помочь вам насчет времени смерти. Что касается состояния его психики, об этом я не имею понятия. Натан Оливер не был знаком мне лично, и я не могу считать, что понимаю его как человека, если исключить то, в какой мере я понимаю его как писателя. Что же касается времени смерти, то здесь я могу быть полезен. Я договорился встретиться с ним на маяке сегодня, в восемь часов утра. Ночь я провел беспокойно, меня лихорадило, и я вышел чуть позже, чем собирался. Было шесть минут девятого, когда я подошел к маяку. Я не смог получить туда доступ. Дверь была заперта.

— А как вы добрались до маяка, доктор Шпайдель? Вы поехали на автотележке?

— Нет, я шел пешком. После того как я миновал ближний ко мне коттедж — кажется, он зовется «Атлантик», — я спустился вниз и шел по тропе вдоль нижней скалы, пока она не стала непроходимой, примерно в двадцати метрах от маяка. Я надеялся, что меня никто не заметит.

— А сами вы видели кого-нибудь?

— Никого, ни по дороге туда, ни на обратном пути.

Воцарилось молчание. Без всяких напоминаний с их стороны Шпайдель продолжал:

— Когда я подошел к двери маяка, я посмотрел на часы. Несмотря на то что я опоздал на шесть минут, я ожидал, что мистер Оливер меня подождет либо перед дверью, либо в самой башне. Однако, как я уже сказал, дверь была заперта.

Мэйкрофт поглядел на Дэлглиша.

— Должно быть, она была заперта на засов изнутри, — сказал он. — Как я уже объяснил мистеру Дэлглишу, ключ к двери маяка существовал, но уже несколько лет никто не знает, куда он девался.

— А вы не слышали, как задвинули засов? — спросил Дэлглиш.

— Я ничего не слышал. Я стал стучать в дверь как можно громче, но ответа не последовало.

— Вы не обошли вокруг маяка?

— Мне это в голову не пришло. В этом наверняка не было бы никакого смысла. Первое, о чем я подумал, — что мистер Оливер прибыл вовремя и, обнаружив, что дверь заперта, пошел за ключом. Другими возможностями могло быть, во-первых, что он просто не пожелал со мной встретиться, а во-вторых — что он не получил моего сообщения.

— А как вы передали ему свое предложение о встрече? — спросил Дэлглиш.

— Если бы я достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы присутствовать на обеде, я сам поговорил бы с мистером Оливером. Мне сообщили, что он будет на обеде. Вместо этого я написал ему записку. Когда молодая женщина привезла мне заказанный суп и виски, я отдал ей записку и попросил ее доставить. Она села за руль автотележки, а так как я стоял у двери, я мог видеть, как она положила записку в кожаную сумку с надписью «Почта», укрепленную рядом с приборной доской. Она сказала, что передаст записку мистеру Оливеру лично в Перегрин-коттедже.

Дэлглиш не сказал доктору Шпайделю, что никакой записки на теле Оливера не нашли. Он только спросил:

— А вы написали в записке, что просите сохранить в тайне договоренность об этой встрече?

Шпайделю удалось изобразить ироническую улыбку, тотчас же прерванную новым приступом кашля, на этот раз менее продолжительным. Он сказал:

— Я не стал добавлять «сожгите эту записку или проглотите ее по прочтении». Я не прибегал к драматическим ухищрениям мальчишек школьного возраста. Я просто написал, что хочу обсудить с ним проблему личного характера, важную для нас обоих.

— Вы можете вспомнить, какие точно слова вы написали? — спросил Дэлглиш.

— Разумеется. Я написал записку вчера, перед тем как молодая женщина — Милли, правильно? — явилась с провизией, которую я заказал. Это меньше чем двадцать четыре часа назад. Я использовал лист простой белой бумаги, надписав сверху свое имя и номер телефона моего коттеджа, а также указал время и дату. Я написал, что сожалею о том, что приходится нарушить его уединение, но что есть дело, представляющее большую важность для меня, а также интерес для него, и я хотел бы обсудить это дело с ним наедине. Не сможет ли он оказать мне любезность и встретиться со мной на маяке завтра утром, в восемь часов? Если это покажется ему неудобным, я был бы признателен, если бы он позвонил мне в коттедж «Буревестник», чтобы мы могли договориться о другом времени.