Книга Симеон Гордый - Дмитрий Балашов

Так достоит ли пакостить и завидовать духовному отцу своему – попу али архиерею, молитвеннику твоему и ходатаю пред престолом господним? Что будет с Владимирской землею, ежели и церковь, угнетенная данями и нужою, расточит и исчезнет в пучине времен?!

Зимою открылся мор. Умирали «прыщом». Умерла сестра, Овдотья, супруга ярославского князя. Умерла молоденькая жена брата Ивана, Федосья. В Твери умер епископ Федор, бесстрашно причащавший больных и умирающих…

Митрополит Феогност все не ехал и, по сказкам, жестоко утесненный бесерменами, сидел в заключении в Сарае.

Глава 39

В кирпичной горнице, скорее тюрьме, куда его поместили после отказа выплачивать ежегодную ордынскую дань, было тесно и сыро. Митрополит Феогност прятал руки в рукава долгого дорожного вотола на куньем меху, который, слава богу, еще оставили ему бесермены. Мерзли ноги. Мерзла голова в монашеской скуфейке. У иподьякона, который только что приходил навестить митрополита в узилище и прошал, не нужно ли чего, он как-то позабыл попросить принести ему вместе с часословом теплую шапку и сапоги. Как кричал на него муфтий! Как шипели татарские вельможи! Сколь с умалением власти кесарей цареградских умалилась православная церковь! Разве могло такое произойти с ним, митрополитом русским, еще десять, нет, двенадцать лет назад, до того, как несчастливый Андроник был наголову разбит турками при Филокрене! И теперь нечестивцы требуют от него даней, как от какого-то упрямого князька… Забыв начисто все прежние грамоты ордынских ханов! Забыв, чем была русская церковь… Чем была! Вот и ответ! А ведь давно ли ихний пророк, Джелаледдин Руми, толковал, что вера одна, а религии – это лишь разные пути к Богу… И, поддавшись на бесерменскую прелесть, крестьяне Анатолии принимали мехметову веру, отвергаясь истинного православия! Но уже теперь суфии и казы толкуют о чистоте веры, мече ислама, священной войне с неверными!

С этого все и начинается! С примирения. С рассуждений о дружбе, о единстве вер, о едином вселенском правлении… А затем те, кто поверят змиевой прелести, платят за то потерею и веры, и воли и даже языка своего!

Господь в благости своей содеял языци несхожими один другому и после разрушения вавилонска столпа и разделения наречий расселил по разным землям! Значит, должно так! Значит, ко благу земли, что всяк сущий в ней имеет свое место и свой нрав и навычай! И пути к Господу да будут наразны и неслиянны… Почто?! Не нам вопрошать! Не нам. Да, для нас, греков, и для Руси свет православия – единый истинный свет, и несть иного! И пока будет так, дотоле стоять сей земле и не пасть жертвою злобы безбожных агарян!

Он о сю пору старался не вмешивать себя в споры Акиндина и Варлаама с Григорием Паламою. Даже скорее склонялся на сторону первых… Теперь же, униженный и ввергнутый в узилище, он понял, сердцем постиг всю правоту Григория Паламы! Допусти он мудрования Варлаамовы, и что тогда удержит православную церковь, оплот истинной веры, от воссоединения с римским престолом? И что наступит потом, когда поутихнут первые радости воссоединения и грозно восстанет извечный и неотменимый вопрос: как, коим побытом, жить в этом союзе? Кому платить налоги? Чей способ жизни брать в образец себе? Какой язык или какие языки почесть лучшими, а какие – худшими, и почему? И вот тут-то и станет ясно, что вселенская любовь – попросту завоевание одних языков другими, совершенное не оружием, а изнутри – хитрым обманом, помощию разрушения веры, помощию всеконечного пленения духа народного!

Не достоит церкви православной имати союз с латинами! Не достоит языку русскому отвергатися истинного православия!

Да, он сам когда-то мечтал о воссоединении Литвы и Руси в единой древлекиевской митрополии… Он был не прав, глубоко не прав! Не возмогут язычники-литвины быти вместе с православными русичами! Прав Алексий, и в этом прав, как и во многом другом! Он, Феогност, хитрил, немного хитрил до сих пор, отлагая решительный разговор с Цареградом. Теперь же, немедленно, тотчас, как выйдет из узилища, он напишет и будет добиваться изо всех сил, дабы Алексия, и никого иного, назначили его восприемником! Руси в этот жестокий век, в эту скорбную пору, когда церковь подчинена иноверным, – надобен свой, русский митрополит, до последнего вздоха преданный делу возрождения из праха древлего величия Золотой Киевской Руси! Святой Руси… Как они говорят теперь. И имеют на то право! Толикое количество праведников, загубленных и отдавших жизнь в защиту веры и родной земли, толикое количество пролитой крови уже давно освятило землю сию великим священием!

И его кровь, ежели надобна, и его скромный подвиг пусть пойдут ко благу русской земли! Он уже давно, очень давно не был в Цареграде и не собирался туда теперь. Русь стала его второй и последнею родиной. Сия земля, которой токмо недостает власти единой, дабы возвысить себя заново над языками и землями! Единой, своей, православной, русской власти!

Феогност вздохнул, задумался. Давеча он послал подарки трем татарским бекам и выплатил, набрав по заемным грамотам у православных купцов, больше пятидесяти рублей серебра. Достоит еще одарить ханских жен, в особенности Тайдуллу, как передают, любимую жену нового хана. Надобно бы было задобрить и главного муфтия… Но как?!

Гости торговые обещали ему помочь и серебро. Сие ко благу. За него, Феогноста, поручился уже и сам Симеон! Как жаль, что великий князь все же покинул Сарай!.. Да, он, Феогност, будет давать взятки, подкупать и дарить, будет кротче голубя и мудрее змия, ежели надобно – просидит в затворе хоть год, но полетней дани они не получат с него!

Самое худо будет, ежели отберут теплое платье. Тогда – медленная смерть. Ну что ж! Одному Господу ведомы пути земные! И он, Феогност, будет причтен к лику праведников, пострадавших за веру Христову и за Русь, да, за Святую Русь!

Надо одарить Черкаса. Богато одарить! Сей может разрешить его узы… Кто еще помогал Джанибеку занять ханский трон? Надобно всем таковым раздать подарки… Нет, не всем! Надобно поссорить муфтия с казы. Они зело недолюбливают друг друга… Думай, думай, ученый грек! – подстегнул он себя. Ты должен быть хитроумен! Да, конечно, поссорить муфтия с казы! Было так, словно бы в бездонной черноте пещеры забрезжил крохотный свет далекого выхода… Еще очень далекий, возможно – призрачный свет… Токмо не пасть духом! Токмо не поддаться льсти и угрозам нечестивых агарян! Помнить, что не о земном, тленном богатстве сей спор, а, через него, о самом бытии церкви божией! Согласят его на дань – и не устоит уже церковь православная, и вера падет, и угаснет русский язык!

Отнюдь не ради доходов церковных, не ради кормов и даней с приданных ему сел поддерживает он князя Семена, как поддерживал его отца! И кому пойдет столь заботливо сбираемое им богатство? Не ему самому! Он скоро умрет. Токмо единой церкви божией! И надобно днесь выдержать. Не дати ся устрашить и запугать. Ниже пытками, ниже всякою скудотой, ниже узилищем!

Феогност достал распятие, утвердил в нише стены, опустился на колени и замер в сосредоточенном углублении, шепча священные греческие слова. Молитва очищала мысль и врачевала тело, изнемогшее было в затворе. После молитвы, поднявшись с колен, он почувствовал себя много лучше и тверже духом.