Книга Мой личный врач - Нора Дмитриева

– Ну, рассказывайте, Лиза, не томите!

– Все нормально, не волнуйтесь, – и я коротенько пересказала ей все, что случилось со мной за последние полчаса.

– Господи, украсть ребенка! В какое время мы живем!

– Полагаю, в достаточно паршивое… Но вы молодец, по-моему, гости так ничего и не заметили.

– Я старалась. Когда Ксения Викторовна передала мне ваши слова, я тут же вызвала Павла и рассказала ему про то, что мы с вами узнали от Евгения Эммануиловича, который после лошадиной дозы снотворного спит у меня в комнате. Он побежал в детскую, увидел, что Алисы и Яны нигде нет, позвонил охраннику, и тот ему сказал, что десять минут назад из усадьбы выехал на машине официант фирмы «Фиеста», который должен был работать на каком-то вечернем банкете, и что по поводу его выезда была договоренность с Агнессой Николаевной. Павел доложил обо всем Антону и отправился в погоню.

Антон ничего не стал никому говорить, а на вопросы, куда делась именинница, отвечал, что Алиса утомилась от впечатлений, отдыхает у себя в детской, но обязательно явится тушить свечи на именинном пироге. Так что о происходящем знали только мы с Антоном и Галя. Кстати, она держалась блестяще, полагаю, что я недооценила свою новую невестку…

– Ну и слава богу, а вон и именинница, – сказала я, включив фотокамеру.

С парадного крыльца на лужайку спускались Антон Зиновьевич с Алисой на руках и приветливо улыбающаяся гостям Галина.

В этот самый момент громыхнула музыка, загорелись лампочки иллюминации, и на сервировочном столике ввезли огромный торт, украшенный фигурками героев знаменитой книги и пятью свечками, которые Алиса потушила… Все это я, естественно, запечатлела для семейной истории Шадриных и для моего репортажа. Задание Костика было выполнено, да еще и с событийными моментами. В принципе, я могла бы уже собираться домой, если бы не обязательство перед Верой Дмитриевной да не перламутровая пуговица в моем кармане.

Гости разъехались после девяти. Рабочие из «Фиесты» скоро и споро убрали пестрый послепраздничный мусор, разобрали шатры, погрузили в машины ящики с надувными аттракционами, гирляндами и украшениями, шофер Ваня унес пластиковые столы и стулья в подвал дома для прислуги, и когда я вышла в сад позвонить любимым родственникам, садовник уже поливал из шланга притоптанные гостями лужайки, ворча себе что-то под нос про неинтеллигентных людей, которые позволяют себе топтать цветы.

Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в холодную воду, я набрала Милочкин номер. Очень уж мне не понравился вчерашний разговор с сестрой! Что-то в нем напоминало мне затишье перед бурей, и интуиция меня не обманула: Милочкин голос был словно выкован из дамасской стали.

– Значит, так, моя безрассудная старшая сестра! Этот злодей во всем сознался, и я в курсе вашей безумной аферы. Так что собирай вещички и двигай немедленно домой, я жду.

И моя сестренка отключила связь.

Я тут же перезвонила на мобильный зятю.

– Лизок, прости, но Милочка все знает, – слабым голосом сообщил он.

– Она что, тебя пытала?

– Хуже. Она отлучила меня от дома…

– Как произошла утечка информации?

– Я пошел с мальчишками гулять, а тут главный позвонил по домашнему телефону и сказал ей, что фоторепортаж о семье Шадриных, который ты делаешь, запланирован в следующий номер. Вот она меня с пристрастием и допросила, что за фоторепортаж, и почему его именно ты делаешь, и кто такой Шадрин. Так что давай, возвращайся, а то мне совсем плохо.

– Ладно, не скули! Продержись еще пару суток. Кстати, спасибо за информацию о Лисовском. Она сработала.

– Слушай, Лизавета, ты там что-то сильно интересное раскопала? – голос родственника уже звучал совсем по-другому, в нем искрилось профессиональное репортерское любопытство.

– Приеду – расскажу. Ты сам-то как?

– Да ничего хорошего. Гад-шарпей догрызает мою кроссовку, а тетка, как всегда, потчует своим семейным альбомом.

У меня в голове словно взвилась сигнальная ракета и осветила все вокруг. Я вспомнила то, что мучило меня два дня! Я вспомнила, где видела фотографию бравого морского офицера, которая стояла на прикроватной тумбочке в комнате Агнессы! Я видела ее у Костиной тетки, когда приходила к ней в дом слушать легкие грызуна-шарпея. В тот вечер Маргарита Львовна в знак своего особого расположения ко мне мучила меня своим семейным альбомом, тыча пальцем в фотографии многочисленных родственников и пытаясь рассказать мне историю каждого из них. Особо она пыталась обратить мое внимание на портреты моего зятя в нежном возрасте а-ля натурель, где он кверху голой попой возлежал на пеленках и улыбался в фотоаппарат вполне бессмысленной улыбкой (о чем я, к его негодованию, не преминула заметить). Да, именно в этом альбоме я впервые увидела фотографию красавца-моряка, точно такую же, как в комнате у Агнессы!

– Костик, – осторожно начала я, – слушай внимательно: в этом альбоме есть фотография молодого морского офицера, ты случайно не знаешь, кто он?

– Как не знаю! Это бывший капитан второго ранга Игорь Чертков, двоюродный брат тетки Марго.

– И когда он погиб?

– Типун тебе на язык! Он жив-здоров. Эмигрировал с семьей в Норвегию, разводит форель в фьордах, живет припеваючи.

– Так, значит, у него семья есть?

– А почему нет? Он сразу после училища, когда его отправили служить в Северодвинск на какую-то там подводную лодку, женился на своей школьной подружке. У него два сына. Старший уже школу закончил, отцу в бизнесе помогает. Слушай, а с чего это ты вдруг им заинтересовалась? И почему подумала, что он погиб?

– Да так. Потом объясню. Лучше вот что скажи: ты случаем не в курсе, была ли домоправительница Шадриных Агнесса в свои молодые годы знакома с этим моряком?

– По-моему, нет. По крайней мере ничего такого я от тетки Марго не слышал… Слушай, Лизавета, ты вообще чем там занимаешься?

– Как тебе сказать… Всем понемногу, вот сегодня, например, исполняла обязанности домашнего фотографа семьи Шадриных.

– Ну, ты даешь! – в голосе зятя сквозило искреннее уважение… А все-таки почему ты про Игоря спросила?

– Просто красивый мужчина, понравился, вот и спросила.

– Врешь ты все, Лизавета.

– Ну вру… Ладно, потом расскажу. Пока…

Я хлопнулась на садовую скамейку и закурила. Что же получается-то? Погибший в плавании жених, оказывается, жив-здоров?! И не жених он вовсе, а чужой муж. А это значит, что никакой безумной любви с моряком не было? И, значит, права была наблюдательная Полина: скрытная Агнесса была влюблена в Антона, но, зная, что он нравится ее любимой подруге, благородно отошла в сторону и даже с этой целью выдумала историю с несуществующим женихом. И тогда становится понятным, почему она сообщила о его мнимой гибели как раз перед свадьбой Антона и Маши: она просто хотела иметь предлог, чтобы не ходить на эту свадьбу, которая была бы для нее мучением. Но могла ли она убить Машу? Вот в чем вопрос… Ведь ее она тоже любила и даже однажды спасла ей жизнь… И потом эти строчки в записной книжке Марии Эрнестовны, где она казнила себя за легкомыслие, которое обернулось подлостью по отношению к другому человеку…. Кого она имела в виду? Антона? Агнессу? Или Веру Дмитриевну? Этого я тоже пока не выясняла… Пазл складывается, но как-то странно. И еще эта перламутровая пуговица, которую опознала Анюта… А может быть, мне стоит перестать ломать голову и заставить хозяйку пуговицы саму мне все рассказать?.. Хотя вряд ли получится: как я заметила, она из тех сильных натур, которые достаточно хорошо сопротивляются гипнозу. И что же мне со всем этим делать?