Книга Она была такая хорошая - Филип Рот

— Откуда ты его знаешь?

— А потому, что… — Тут отец встал и поддернул брюки. — Через одного знакомого, — ответил он наконец.

— Какого знакомого?

— Люси, боюсь, что это секрет.

— Но где ты услышал о нем? — Да и где бы ему услышать о таком докторе?! — Конечно, в твоем драгоценном «Погребке Эрла»?

— Люси, не это важно, — вступила мать.

Отец вновь отошел к окну. Он стоял, очищая стекло ладонью.

— Ну, — произнес он, — вот и снег перестал. Снег перестал идти, если вас это интересует.

— Все, что я хотела сказать… — начала Люси.

— Что? — он опять повернулся к ней.

— Ну… ты знаешь кого-нибудь, кому он это делал? Вот что я хотела знать.

— Между прочим, да, если тебе так уж интересно.

— И они живы?

— К твоему сведению, живы!

— Речь идет о моей жизни. Я имею право знать.

А почему ты мне не веришь? Я не хочу убивать тебя!

— О Дуайн, — сказала мать, — ей это известно.

— Не говори за меня, мама.

— Ты слышишь? — крикнул он жене.

— Ну, вдруг он окажется каким-нибудь шарлатаном, каким-нибудь пьянчужкой, который только говорит, будто он доктор. Откуда мне знать, мама? Может, это сам Эрл в своих красных подтяжках.

— Да, конечно же, это он! — закричал отец. — Эрл Дюваль! Собственной персоной! Что с тобой творится? Думаешь, я вру, когда говорю, что больше всего хочу, чтобы ты кончила колледж?

— Ну, конечно, он этого хочет. Ведь ты его дочь.

— Это еще не значит, что он знает, какой это врач — хороший или плохой, мама. А вдруг я умру!

— Но я же сказал, — крикнул отец, грозя ей кулаком, — ты не умрешь!

— Ты-то откуда знаешь?

— Потому что она ведь не умерла, не так, что ли?

— Кто «она»?

Никто не отозвался.

— Нет, нет, — Люси медленно отодвинулась к спинке кровати.

Мать, сидевшая в ногах, закрыла лицо руками.

— Когда? — спросила Люси.

— Но она ведь жива, не так ли? — Он стал рвать рубашку на груди. — Отвечай на мои вопросы! Я тебе говорю — она не умерла! Ей это ничуть не повредило!

— Мама, — Люси повернулась к ней. — Когда?

Но мать только трясла головой. Люси вылезла из постели.

— Когда он тебя заставил?

— Он не заставлял.

— Ох, мама, — сказала Люси, останавливаясь перед ней. — Ох, мама-мама.

— Люси, это случилось во время депрессии. Ты была еще совсем маленькой. Вот как давно. И все это забыто, Люси. Папа Уилл и бабушка ничего не знают, — прошептала она, — и не должны знать…

— Но депрессия кончилась, когда мне было три, ну, четыре.

— Что? — закричал отец. — Ты смеешься? — Он повернулся к жене. — Она смеется.

— Люси, — проговорила мать, — мы пошли на это ради тебя.

— Конечно, — отозвалась она, опять залезая в постель, — ради меня, все только ради меня.

— Люси, мы не могли завести еще одного ребенка, — сказала мать. — Ведь мы тогда еще только пытались встать на ноги…

— Если бы он занялся своим делом! Если бы он перестал быть тряпкой!

— Слушай, — сказал он гневно, подступая к Люси, — ты не представляешь, что такое депрессия, даже не знаешь, когда она была, — поэтому думай, что говоришь!

— Прекрасно знаю!

— Вся страна оказалась за флагом, не только я! Если уж ты ругаешь меня, лучше крой сразу Соединенные Штаты!

— Скажи еще — весь мир.

— Ты что, вообще не знаешь истории? — крикнул он. — Ты что, ничего не знаешь?

— Я знаю, что ты заставил ее пойти на это, ты!

— Нет, — воскликнула мать, — я сама!

— Слышишь? — выкрикнул он. — Слышишь, что твоя мать тебе говорит?

— Но ведь ты — мужчина!

— Я к тому же еще и человек!

— Это не оправдание!

— А-а, да что с тобой спорить: ты в жизни ни бе ни ме не понимаешь и никогда не поймешь! Где уж тебе разбираться в делах взрослых!

Молчание.

— Слышишь, мама? Слышишь своего мужа? — спросила Люси. — Нет, ты слышала, что он сейчас сказал? Прямо в открытую!

— Ты пойми, что я хочу сказать! — крикнул он.

— Нет, ты уже сказал…

— Один черт! Перестань ловить меня на слове! Я пришел, чтобы предложить выход, но что я могу сделать, когда мне не дают рта раскрыть? Закрыть и то не дают. Тебе приятно подлавливать меня на слове, а еще бы лучше прямо в тюрьму старика! Вот чего ты хочешь! Тебе бы только унизить меня перед всем городом, выставить городским шутом!

— Городским пьяницей!

— Пьяницей? — повторил он. — Городским пьяницей? Стоило бы тебе хоть раз увидеть городского пьяницу, и ты бы сто раз подумала, прежде чем сказала такое отцу. Нет, ты не знаешь, что такое городской пьяница. Ты вообще ничего не знаешь! Ты… Тебе бы просто-напросто засадить меня за решетку — вот о чем ты мечтаешь и всегда мечтала!

— Вовсе нет.

— Да!!

— Но ведь с этим давно покончено! — крикнула Майра.

— Ну конечно, конечно, — отозвался Уайти, — люди давно забыли, как дочка засадила в тюрьму своего собственного отца. Конечно же, люди не болтают об этом у тебя за спиной. Люди не судачат о тебе нет, нет! Люди дают тебе шанс исправиться и встать на ноги. Ну конечно, какую же мораль можно извлечь из этого скандала? Ясно, моя дочь хочет, чтобы я снова стал человеком, и готов спорить, так оно, верно, и будет. Вот какая она, ваша дочка, ваша умница, ваша так называемая студентка. Ну, продолжай, так называемая дочка, тебе ведь все на свете известно — а вот устрой-ка теперь свою собственную жизнь! Ведь я недостаточно хорош для тебя, и всегда был нехорош. Да кто я такой для нее? Городской пьяница!

Он распахнул дверь и шумно сбежал по лестнице. Они слышали, как он бушует в гостиной.

— Теперь ваш черед, мистер Кэррол. Она только вам позволит помочь ей. Ваша очередь, незаменимый папа Уилл. Я тут не ко двору — мое дело бить баклуши, как всем известно!

— Крик нам не поможет, Дуайн…

— Вы правы, совершенно правы, Берта. Нам ничего не поможет.

— Уиллард, — возмутилась Берта, — скажи этому человеку…

— Что стряслось, Дуайн? Что за шум?

— О нет, ничего, не беспокойтесь, Уиллард. Просто вы настоящий отец, а я — так, между прочим.

— Уиллард, спроси, куда это он собрался? Обед готов.