Книга Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

– Ну, разве не прелесть? – спросила ее Сьюки.

– Да.

– У него здесь все регулируется.

– Он тоже собирается прийти к нам сюда? – в страхе спросила Дженнифер.

– Думаю, на этот раз нет, – сказала Джейн Смарт.

– Из уважения к тебе, дорогая, – добавила Александра.

– Я чувствую себя в полной безопасности. Это так?

– А почему бы и нет? – спросила одна из ведьм.

– Чувствуй себя в безопасности, пока можешь, – посоветовала другая.

– Эти огни похожи на звезды, правда? Разбросаны в беспорядке.

– Смотри.

Все они уже разбирались в тонкостях управления. От нажатия кнопки крыша с грохотом раздвинулась. Первые бледные проколы в небе – планеты, красные гиганты – показали, что прежний, охранявший их вечером бирюзовый купол был иллюзией, ничем. Здесь же за одними сферами виднелись другие, прозрачные или отливающие опалом, в зависимости от времени суток и времени года.

– Боже мой. Небо.

– Да-а.

– А мне не холодно.

– Пар поднимается.

– Сколько же денег он во все это вложил?

– Тысячи.

– Но зачем, для чего?

– Для нас.

– Он нас любит.

– Только нас?

– А мы не знаем.

– Бесполезный вопрос.

– Ты довольна?

– Да.

– Да-а.

– Пожалуй, мне и Крису пора возвращаться. Надо покормить своих питомцев.

– Каких питомцев?

– Фелисия Гэбриел часто говорила, что нельзя тратить белки на питомцев, пока в Азии голодают.

– Я не знала, что у Клайда и Фелисии были домашние животные.

– Их и не было. Но вскоре после нашего приезда кто-то однажды ночью подложил нам в «Вольво» щенка. А позже к дверям пришла кошка.

– Подумай, каково нам. У нас дети.

– Бедные заброшенные, неухоженные малыши, – сказала Джейн Смарт насмешливо, показывая, что передразнивает кого-то, в городе шли враждебные пересуды.

– Ну и что, за мной в детстве хорошо смотрели, – с готовностью откликнулась Сьюки, – и это меня тяготило. Сейчас, анализируя, я вижу, что от этого было мало проку, родители решали какие-то свои проблемы.

– Нельзя ни за кого жить его жизнью, – медленно проговорила Александра.

– Хватит женщинам прислуживать всем, а потом еще чувствовать себя обязанной, даже психологически. Такая у нас политика была до сих пор.

– Здорово сказано, – задумчиво произнесла Дженни.

– Это терапия.

– Закройте крышу. Так неуютно.

– И заткните этого хренова Шуберта.

– Представьте, если войдет Даррил.

– С этим ужасным парнишкой.

– Кристофером.

– Пусть.

– М-да. Сильна.

– Мое искусство, это оно дает мне силу, я чувствую ее даже под ногтями.

– Лекса, сколько ты подлила в чай текилы?

– А до которого часа работает супермаркет у «Олд Вик»?

– Не имею представления, я совсем не хожу туда. Если чего-то нет в супермаркете в центре, мы без этого обходимся.

– Но там сейчас нет свежих овощей и парного мяса.

– Ну и что? Им достаточно замороженных готовых обедов, чтобы не нужно было идти к столу и отрываться от телевизора и сандвичей. В них кладут лук! Наверное, поэтому я перестала целовать детей на ночь.

– Мой старший, просто невероятно, с двенадцати лет ничего не ест, кроме хрустящих чипсов и орешков пекан, и, тем не менее, он ростом 183 сантиметра и у него нет ни одного испорченного зуба. Его зубной врач говорит, что никогда не видел такого прекрасного рта.

– Это все фтор.

– Мне нравитсяШуберт. Он не всегда под настроение, как Бетховен.

– Или Малер.

– О, боже, Малер.

– Его действительно чудовищно много.

– Моя очередь говорить.

– Нет, моя.

– Ух, хорошо. Ты нашла то самое место.

– Что значит, когда болит шея и наверху под мышками?

– Это лимфатические железы. При раке.

– Не шути так, пожалуйста.

– Попытайся вызвать менопаузу.

– Мне уже все равно.

– Я мечтаю о ней.

– Иногда и вправду спрашиваешь себя, не преувеличивают ли значение способности к деторождению?

– То и дело слышишь ужасные вещи об ЛСД.

– Лучшие противозачаточные средства, как ни забавно, продаются в вечно битком набитой пиццерии-развалюхе на Восточном пляже. Но она закрыта с октября до августа. Я слышала, что хозяин с женой ездят во Флориду и живут вместе с миллионерами в Форт-Лодердейле, настолько хорошо у них идут дела.

– Это тот одноглазый, что стряпает там в нижней рубашке с цветными тесемками?

– Никогда не знала наверняка, одноглазый он или всегда моргает.

– Пиццу готовит его жена. Хотела бы знать, как у нее получается такая корочка.

– У меня столько томатного соуса, а дети бастуют против спагетти.

– Отдай его Джо, пусть снесет домой.

– Он уносит домой достаточно.

– Ну, он и вам оставляет что-нибудь тоже.

– Не задирайся.

– Что он берет домой?

– Запахи.

– Воспоминания.

– О боже.

– Мы все здесь.

– Мы с тобой.

– Я это чувствую, – сказала Дженни голосом, тише и нежнее обычного.

– Какая ты хорошенькая.

– Разве не здорово было бы снова стать молодой?

– Не могу поверить, что я такой была. Я, должно быть, была другой.

– Закрой глаза. У тебя в уголке глаза осталась последняя песчинка. Все.

– Мокрые волосы – вот действительно проблема в это время года.

– На днях у меня от дыхания шарф примерз к лицу.

– Я думаю постричься. Говорят, новый парикмахер на другой стороне Портовой площади в том небольшом длинном здании, где раньше точили пилы, здорово стрижет.

– Женщин?

– Они вынуждены обслуживать женщин, мужчины перестали туда ходить. Правда, они подняли цены. Семь пятьдесят, и это без укладки, без мытья головы, без всего.

– Последнее, что я сделала для отца, – свезла его в инвалидном кресле в парикмахерскую постричь. Он тоже чувствовал, что стрижется в последний раз. Он объявил об этом всем, кто сидел в парикмахерской. Это, мол, моя дочь, она привезла меня постричься в последний раз в жизни.