Книга Месть самураев - Михаил Белозеров

* * *

Старики уходили на север. Только увидев их в деле, можно было понять, что они хорошие ходоки. Не успел хребет Оу окраситься в розовый цвет, как они уже отшагали не меньше двух ри и даже не запыхались. В воздухе носились белые мухи, и пахло сернистым запахом вулкана. Со стороны моря дул ветер, гоня поземку и сдувая с тропы мелкие камни. Прошлогодние желтые травы кланялись до земли.

Крестьяне нагнали их с большим трудом. Впрочем, если бы не поздний весенний снег, который выдал их следы, стариков вряд ли кто-либо нашел в этих горах.

Старик шли, не оглядываясь. Все своим видом давая понять, что они сами по себе. План был таков: спрятаться в камыше, где теплее, и ветер и снег быстро заметут следы.

– Стойте! – крикнул один из крестьян и почти нагнал их.

Тогда Андо повернулся к нему лицом, и крестьянин едва избежал смертельного удара танто. Он отскочил в сторону и крикнул:

– Мы не хотим вам вреда. Я Акинобу!

Андо с недоверием опустил нож.

– Ты не можешь быть Акинобу. Мы сами ищем его. Правда, Эн?

– Правда… правда… – закивала старуха. – И девушку тоже.

– Значит, я не ошибся, – обрадовался Акинобу. – А мы вас давно ждем.

– Слава Будде, дошли! – обрадовался старик, внимательно вглядываясь в лицо Акинобу. – Да, это ты. Таким мне тебя и описывали.

– Кто? – удивился Акинобу.

– Я бы мог сказать… – вздохнул старик, – да не имею права.

– Ну и ладно, – согласился Акинобу, – пойдемте в наш лагерь, здесь недалеко, – и, подхватив носилки у старухи, невольно крякнул: – Ого!… Как ты, мать, такое таскаешь?!

– Таскаю, милый, таскаю…

И они свернули в долину, поросшую камышом.

Глава 6

Удары исподтишка

Макара Такугава вызвал императорский дайнагон – Муромати. Он заставил ждать его в приемной, вход в которую сторожили усатые банси с дайсё в красных ножнах, потом принял, но сесть не дал. Сам же угнездился на мягкой подушке и долго молчал. Макар Такугава стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Я тебя зачем держу? – спросил Муромати с кроткой людоедской улыбкой. – А?! – и, подняв глаза, скривился, словно у него болели зубы.

Это было плохим знаком – обычно лицо у дайнагона хранило невозмутимость Будды. Макар Такугава почувствовал слабость в коленях. Перед глазами промелькнула картина, как он делает себе сэппуку, а его помощник отрубает ему голову. Нестерпимо больно будет первые несколько мгновений. Он думал об этом так часто, что представлял картину в малейших деталях: вот он пишет 'отходные стихи', вот прокалывает язык когаи, вот оголяет живот, вот берет вакидзаси правой рукой за лезвие и выпускает себе кишки, чтобы с честью преподнести их своему господину – дайнагону Муромати. Макар Такугава скривился и даже застонал. Заплачу Досё побольше, решил он, пусть убьет побыстрее. Последнее время картина сэппуку преследовала его каждый день. Липкий, как бисер, пот выступил на челе. Несомненно, это был его личный знак – мусин, намек, что давно пора менять судьбу, но Макар Такугава ни в чем подобном не разбирался и не хотел разбираться. Он не понимал непостоянства всего сущего, его переменчивость. Ему неведома была югэн или моно-но аварэ, которая пробуждает приятную грусть. Его всегда волновала только карьера: вначале самурая, теперь – главного стражника столицы. Вот в чем он видел смысл и цель своей жизни.

– Чего? Чего кривишься? – Муромати поднял на него глаза. – На каждом углу только и твердят о заговоре против нашего господина регента Ходзё Дога. Да живет он в веках! А мы ничего не знаем?

Муромати лукавил, а словом 'мы' давал понять, что император Мангобэй в курсе событий, но не поощряет. И вообще, много неясностей, о которых ты, Макар Такугава, должен иметь суждение. Задача начальника городской стражи сформулировать эти суждения, но таким образом, чтобы они совпадали с суждениями дайнагона, а уж об остальном он сам позаботится.

– Я разберусь, – набравшись духа, ответил Макара Такугава. – И доложу, таратиси кими.

Обращение 'таратиси кими' он произнес после некоторой паузы, невольно выдавая свое презрительное отношение к дайнагону, ибо тот никогда не опускался до нужд городских стражников, а только требовал и требовал.

– Разберусь и доложу, – передразнил его дайнагон. – Я слышал это уже сто десять раз! – и исподлобья посмотрел на Макара Такугава.

– Теперь ошибок не будет, – заверил его Макар Такугава, из последних сил сохраняя самообладание и мучаясь приступом медвежьей болезни.

Сколько бы он ни служил, ему всегда было нехорошо при виде высокого начальства. Пожалуй, это была его единственная слабость.

– Хорошо бы, – смягчил тон дайнагон. – Хорошо бы ускорить и прощупать, сделать так, чтобы они зашевелились, но не очень усердствовать. Намекнуть, не сказав ничего конкретного. Задать перца. В общем, так, как ты умеешь. Напугай, как их, э-э-э… – дайнагон Муромати посмотрел на пустой столик перед собой, словно ища список заговорщиков. Списка у него не могло быть. Список заговорщиков был только у Макара Такугава.

– Да, я знаю, – подсказал Макар Такугава.

– Понял? – усомнился дайнагон и снова поморщился.

В голове у него почему-то застряли два имени: Го-Данго и Натабура, хотя конкретно о них дайнагон и слова не произнес, мало того, он даже не знал об их существовании. Но словно кто-то свыше твердил в левое ухо: 'Го-Данго, Натабура, Го-Данго, Натабура'. Дайнагон с удивлением потряс головой. Этого еще не хватало!

В свою очередь Макару Такугава послышалось, что если имя Го-Данго связано с главным заговорщиком Гёки, то Натабура умудрился стать любовником жены казненного Камаудзи Айдзу – военного правителя восьми провинций. Если это так, то заговор шире, чем я предполагал, подумал он, ниточки тянутся в горные монастыри. Но это надо проверить, иначе можно попасть впросак. Помнится, эту же мысль внушал ему некий кантё Гампэй.

– Понял, таратиси кими. Все понял.

– Но не более того, что я сказал. Тот, кто бежит за солнцем, рано выдыхается, – предупредил он его.

Если у здешних стен есть уши, даже за такие слова можно лишиться головы, не покидая Яшмового дворца. Макара Такугава схватывал на лету: солнце – это, конечно же, регент. Бежать за ним действительно не стоит – можно обжечься или забежать не туда, вернее, туда, откуда не возвращаются. Недаром ему с утра чудилась сэппуку.

– Я ждал только вашего соизволения, – признался он, выказывая неподдельное радение о деле, но без подобострастия, которое так любили в Яшмовой и в Нефритовом дворцах.

– Отлично. Исполнишь и пришлешь рапорт!

Не выйдет из него толка, в который раз подумал дайнагон Муромати, не выйдет. Но другого нет – более опытного и толкового.

– Слушаюсь, таратиси кими, – Макара Такугава поклонился. На глазах выступили слезы умиления.