Книга Берег Скардара - Владимир Корн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ко мне снова подошел Иджин, наспех размазавший кровь по лицу:
— Они зашевелились, Артуа, сейчас начнется.
Ну что ж, начнется так начнется, теперь уже можно.
Фер Груенуа, дир Пьетроссо и я стояли посреди мостика, а за нами вытянулись от борта до борта все оставшиеся у нас люди. Примерно трети мы лишились при прорыве, да и многие оставшиеся на ногах успели получить ранения.
— Как вы думаете, господин Пьетроссо, есть у нас шансы дотянуть во-о-н до того корабля? — Я указал рукой на парусник Скардара, наконец-то сумевший поймать ветер. Скардарец остался в одиночестве, потому что корабль Табриско бросился в погоню за «Морским воителем», в создавшейся ситуации справедливо посчитав его самым опасным. Спросил я это отстраненным тоном, потому что подобный исход событий казался слишком нереальным.
Корабль, на палубе которого мы находились, лишь слегка изменил курс, управляемый стоявшим за штурвалом Мростом, и теперь шел к далекому берегу, до которого нам вряд ли суждено добраться, столько времени нам не выстоять. А как было бы славно посадить табрисца на мель и покинуть борт с чувством полностью выполненного долга.
— До «Четвертого сына»? — задумчиво протянул Иджин. Затем взглянул на паруса, на корабль, носивший такое странное название, снова на паруса…
— Ну да. Если бы нам это удалось, если бы с него не открыли стрельбу, принимая нас за врага…
Иджин прервал мои размышления вслух отданной Мросту командой:
— Держать прямо на корабль.
«Четвертый сын» ближе, чем берег, хотя невелики шансы дотянуть даже до него. А если корабль еще и начнет маневрировать, что, похоже, и пытается сделать, чтобы прийти на помощь «Морскому воителю»…
— Когда-то я сам ходил на «Четвертом сыне», капитаном там барон дир Гамески. Опытный моряк, один из лучших капитанов скардарского флота.
«Чего же он тогда оказался в той ситуации, когда теряют ветер? — подумал я. — Хотя неизвестно, что этому способствовало, и, не зная всех обстоятельств, судить нельзя».
Мы ждали табрисцев, как по команде припав на одно колено, потому что балюстрада из фигурных столбиков, отделявшая возвышенность мостика от остальной палубы, оказалась плохой защитой против вражеских пуль. Когда мы сблизимся с противником в рукопашном бою, их можно будет не опасаться, слишком велика станет вероятность попасть в своих.
С кормы и бортов мостик огражден высокими бортами, защищающими корабельный «мозг» от вражеских снарядов. Но со стороны палубы только декоративное ограждение, несколько вьюшек с намотанными на них канатами да узкие невысокие ящики, прикрытые парусиной.
Раздался яростный многоголосый рев табрисцев, идущих в атаку, и сразу же выстрелил фальконет, расположенный у трапа по левому борту. Фальконет у правого трапа был разряжен еще тогда, когда мы бросились на приступ мостика.
Штурм начался, нашелся-таки у них офицер, взявший командование на себя, распределивший задачи и сумевший поднять экипаж, посылая людей на смерть.
Неожиданно грохнул правый фальконет, вероятно, его успели зарядить, когда я отвлекся на Иджина и собственные мысли, и вот они, табрисцы, показались.
Их встретили ударами клинков: пистолетам и ружьям еще не время, они понадобятся тогда, когда совсем не останется сил размахивать налитыми свинцом руками.
Атакующие орали, а сзади подбадривали криками остальные, подпирающие их спины и ждавшие своей очереди оказаться на мостике.
Нет, простые матросы не являлись мастерами фехтования, но их было много, слишком много, и вот, когда мы уже не могли сдерживать их натиск, шаг за шагом отдавая лишь недавно отвоеванное пространство, захлопали выстрелы. Огонь оказался настолько плотным, что попросту отбросил табрисцев туда, откуда они некоторое время назад и начинали свою атаку.
Вражеская атака стоила нам чуть ли не половины наших людей, и большинство из них были убиты.
Я тоже должен был быть среди них, если бы не Сотнис, в последний момент успевший сбить руку с саблей, уже занесенную над моей головой. И это стоило ему жизни.
«Спасибо тебе, брат, — думал я, припав на одно колено и лихорадочно действуя шомполом, заряжая пистолет капитана этого корабля. — Как можно отблагодарить человека, спасшего жизнь и самого погибшего при этом? Вот и я не знаю».
Где же он, этот чертов «Четвертый сын»? Прошло так мало времени, а нас уже почти не осталось. И дай бог нам выдержать еще одну такую же атаку.
«Четвертый сын» шел наперерез нашему курсу и, если он не пройдет мимо, если не примет нас за врага, одарив пушечным залпом, если решит высадить в помощь десант, то тогда, возможно, хоть кто-нибудь из нас останется в живых, в отличие от Сотниса, Мроста, брата Оливера Гентье Сигера и еще многих отличных парней, принявших такую судьбу для того, чтобы спасти людей, которых они даже ни разу не видели.
Справа от меня послышался шум передвигаемого по палубе пушечного лафета. Толкали одну из трех ретирадных пушек, установленных на мостике, стремясь поставить ее ближе к трапу, чтобы хоть как-то ограничить проход.
Парни толкали лафет на коленях, опасаясь попасть под огонь стрелков с палубы. Одному уже не повезло, пуля все же настигла его, заставив бросить пушку и схватиться за живот. Но дело свое ребята сделали, пушка у схода на палубу станет для атакующих пусть и небольшим, но препятствием.
— Командир! — Это снова Прошка, и снова с пистолетами, теперь уже с двумя.
Спасибо, Проухв, мой правый локоть распух, и, что самое обидное, не из-за ранения. Я ударился о балясину трапа еще в самом начале нашего штурма мостика. Поначалу я этого почти не чувствовал, затем пришла острая боль, действовать правой рукой становилось все труднее, а фехтовальщик левой из меня еще тот.
С палубы раздался пронзительный свист боцманской дудки — сигнал к новой атаке. Табрисцы тоже отлично видели свое положение и приближающегося «Четвертого сына». Какое все же странное название, надо будет обязательно спросить о нем, если доведется.
Снова яростный рев защитников корабля. Неожиданным ответом ему стал пушечный выстрел. Это один из людей Иджина, который лежал, схватившись за живот и даже не делая попыток уползти вглубь мостика, нашел в себе силы, чтобы приподняться и вставить фитиль в запальное отверстие орудия.
Когда всех нас прижали к кормовому борту и мы теряли людей один за другим, послышался еще один рев, рев десантирующейся на борт табрисца абордажной команды «Четвертого сына»…
Мы сидели втроем, устроившись на пушечном лафете, передавая друг другу бутылку с вином. Мы — это я, фер Груенуа и дир Пьетроссо.
Вино было удивительно гадостным на вкус, в чем мы сошлись единодушно, но это вызывало у нас только глупые улыбки. Изредка один из нас издавал нервный смешок, тут же подавляемый. Мы живы.
Восемнадцать. Осталось только восемнадцать из тех семидесяти двух человек, что высадились на палубу табрисского корабля. И два из них точно не выживут.