Книга Чехов и Лика Мизинова - Элла Матонина

ли?

Санина не ответила. Закрыв дверь, она без сил опустилась на диван. Но – не сиделось. Подошла к роялю, открыла крышку, стала наигрывать что-то печальное эклектичное из Моцарта, Чайковского, Кюи вместе взятых. А может, это было что-то свое?

Как же ее переполошили эти нежданные гости, как всколыхнули былое! А ведь все действительно может так и быть, как предрекает этот мистер Гудмен. Чего только не понапишут, каких только документов не разыщут! Ну и пусть, она к этому будет уже непричастна. Да и в самом деле, она так давно похоронила в себе Лику Мизинову, эту юную мятущуюся и беззащитную, в сущности, девушку. Беззащитную перед своей увлеченностью, добротой и состраданием к мужчине, умеющему излить перед ней свою душу. А кто из них, из тех, кого она знала и любила, этого не умел? Эх, бабушка, бабушка, наверное, только ты одна хорошо меня знала, потому что сама была когда-то такой или почти такой. И конечно, женихи, которых ты мне сватала, были бы для меня хорошими мужьями, но с ними же так скучно!

Пусть пишут, что захотят! Она не подогреет интереса к их роману ни одной своей строчкой! Но коли напишут, что это она сделала Чехова великим писателем, это будет неправдой. Чтобы в этом убедиться, стоит прочесть его ранние письма. Все в нем было уже тогда – уверенность в своем предназначении, неуемное любопытство к окружающим, сострадание к ближнему… А главное: упоение работой, способность подчинять ей все, в том числе и любовь. Нужны были лишь время и жизнь во всех ее проявлениях, чтобы раскрылся его талант. А что она? Она была лишь частичкой жизни, бившей, клокотавшей вокруг него, когда он этого хотел. И затухающей вокруг него, чтобы перетечь на страницы его книг.

О том, что она будет молчать, решено было давно. И обговорено с Саниным раз и навсегда.

– Сашуня, ни о чем не думай. Лики Мизиновой больше нет и не будет. Ни в каких ипостасях, ни для кого. Для меня смена фамилии – акт, не только связанный с замужеством, но и акт символический: я – Санина, твоя жена, была и останусь только ею.

Он не настаивал и не перечил, предоставив решение ей. А когда она его проговорила, безуспешно пытался скрыть свое удовлетворение, а потом махнул рукой и прослезился:

– Я очень любил свою маму, люблю сестру. Я почему-то уверен, что женщины легче и лучше понимают меня. Я очень нуждался в друге-женщине, которая ценила бы и понимала меня, я хотел раствориться в ней, чтобы, как птица Феникс, возникнуть вновь уже другим! С новыми неиссякаемыми силами, с новой верой в себя, в будущее! Но до тебя ни в одну из женщин я не мог поверить до конца!..

Санин пришел с репетиции поздно, она уже легла. Дождалась, когда он довольно шумно принял ванну и вышел к ней в халате. Потом сел на краешек постели и с большим удивлением слушал ее рассказ о сегодняшнем госте во всех подробностях.

– Ай да молодцы американцы! Все-то они знают! Везде норовят успеть, все купить! Положить впрок! Что ж, ты решила по-другому, и я никогда не сомневался в твоей интуиции и в том, что все твои поступки во благо! Спасибо тебе, моя родная!

Он лег рядом, обнял и крепко поцеловал жену, а потом стал гладить ее полные руки. Она смутилась и спрятала их под одеяло.

– А деньги, что деньги? Пока я жив и востребован – заработаю, ты ни в чем нуждаться не будешь! А я еще молод и могуч, – сказал он, шутливо распрямляя плечи и втягивая живот, – посмотри на меня! Так что никаких причин для беспокойства нет! Спи спокойно, завтра я скажу портье, чтобы никакими звонками и предложениями тебя больше не беспокоили!

Они погасили свет, и через каких-то десять минут каждый из них сделал вид, будто уснул. Лидия Стахиевна по обыкновению покашливала. Санин же искусно всхрапывал «во сне», чтобы жена поверила и тоже уснула. «Гостиница, конечно же, неплохое дело, но отдельные спальни после шестидесяти отнюдь не роскошь», – подумал он.

* * *

У него не было особых сомнений, кто навел издателей на его жену. Конечно же, Алла Назимова. Разумеется, ею руководили добрые намерения. При всем при том, что Лидюша была для него любимой женщиной, а потому безупречной, Санин не единожды размышлял о том, почему она зачастую лишь делает вид, что на душе у нее хорошо и покойно. Скрытое томление души, беспокойство, вызванное, как ему казалось, разладом с собой, в немалой степени определялись на самом деле внутренней неудовлетворенностью образом жизни. Исходя из мужской логики, он не представлял себе, как можно жить без любимой работы, без служения искусству. Да еще такому талантливому человеку, как Лида. Бог не дал им детей, воспитание и образование которых оправдывают и делают честь любой женщине. Выходило, что он, Санин, – ее единственное занятие на земле. Если бы Лидюша чем-нибудь по-настоящему увлеклась, если бы стала что-то делать, ну хотя бы давать уроки музыки детям бедных русских эмигрантов, как планировала когда-то, глядишь, жизнь чаще бы улыбалась ей. А без таких улыбок она становится тягостной и унылой, как ни скрывай это под показным благодушием. Не отсюда ли идут и ее хвори?

Лидюша и литературно – очень талантливый человек. Редакторская правка его статей приводила Санина в восхищение. А ее письма к Чехову? Безусловно, их перепиской будут зачитываться, как заслушиваешься иной раз разговором двух равных, умных и интересных собеседников. Если бы она взялась за перо, это бы действительно могло перевернуть ее жизнь!

Он и раньше советовал ей попробовать написать рассказ, она однажды даже взялась, но дальше двух-трех страниц дело не пошло.

Не люби так и не знай он так Лиду, Санин посоветовал бы ей принять это американское предложение, как порекомендовал бы сделать это любому постороннему человеку. Дело не в деньгах, конечно. Высказавшись обо всем, она могла бы снять всю тяжесть со своей души. На этом же строится сейчас вся психиатрия. Но он не сомневался: если выскажет такое мнение Лидюше, у нее рухнет последняя опора – забота о нем, его душевном благополучии, без которого, как она считала, да так думал и знал он сам, его не станет как режиссера, не станет его искусства. Во всяком случае, такая опасность действительно существует.

Лидия Стахиевна знала, что Саша не спит, хотя его посапывание было очень похоже на естественное. А собственно, почему она не хочет